— Азазель? — Он вроде бы удивился,
потом лицо его посуровело. — Падший ангел. Враг бога. У меня нет книги, вы
можете перевернуть дом снизу доверху, но ничего не найдете. И скажите
этим, — он кивнул в сторону окна, — зря стараются. Евангелия здесь
нет.
— А где оно? — вкрадчиво
поинтересовалась Анна. Он вновь закрыл глаза и победно улыбнулся.
— Вы совершенно напрасно нас
подозреваете, — рассердилась я, взглянула на Анну и растерянно замолчала,
я уже не была уверена, что ей известно только то, что знала я. Я ни в чем не была
уверена.
— Если глухонемой — Хранитель, книга,
скорее всего, исчезла вместе с ним, — спокойно заметила Анна,
выпрямляясь. — И вы нам просто голову морочите, хотя прекрасно знаете, где
он.
— Не знаю, — отозвался Николай
Иванович.
— А если он из этих, — кивнула она в
сторону окна, — то вы наверняка убедились в ее сохранности, то есть в том,
что к нему в руки она не попала. И не попадет.
Признаться, эти ее слова здорово меня
напугали. Прибавьте к этому ее странное поведение в парке…
— Я совершенно ни в чем не уверен. Я
опасаюсь за свою жизнь. Вот и все.
— И при этом открыли нам дверь?
Малознакомым людям?
— Я… я беспокоился… совершенно невозможно
понять, кто на чьей стороне. А вы мне понравились. Теперь вы вольны вызвать
милицию, открыть дверь этим или уйти отсюда, предоставив меня своей судьбе.
— Если вы беспокоитесь за свою жизнь,
значит, надо звонить в милицию, — сказала я, у меня уже голова шла кругом,
но кое-какие остатки здравого смысла все же остались.
— И тем самым сократить свою
жизнь, — саркастически усмехнулся он.
— Я ничего не понимаю, — сказала я в
отчаянии.
— Хорошо, мы уйдем, — кивнула Анна и
решительно направилась к двери. Я замешкалась в растерянности.
— Ступайте, — сказал мне Платонов и
махнул рукой, вроде бы прощаясь.
— Ничего не понимаю, — повторила я,
но пошла за Анной.
Мы покинули дом, замерли на крыльце,
дожидаясь, когда щелкнет замок. Я услышала какой-то скрип, возможно, так
скрипело колесо инвалидного кресла. Мы выбрались на улицу, Анна проверила,
захлопнулась ли калитка.
— Идем в машину, — хмуро сказала
она.
Из узкого переулка показался тип в черном,
лицо его скрывали большие очки от солнца, он быстро приближался к нам, но вдруг
замер. Он выглядел совершенно нелепо, точно кукла, у которой внезапно кончился
завод.
— Быстрее, — позвала Анна, дважды
повторять ей не пришлось. Очень быстро мы добежали до машины, я боялась, что
она не заведется или колеса окажутся спущенными, но нам позволили уехать.
Однако, оказавшись в трех кварталах от дома
Платонова, я притормозила и решительно повернулась к Анне:
— Что происходит, черт возьми?
— Я же тебя просила, — поморщилась
она.
— Извини, я забыла, что его не стоит
поминать напрасно. — Мне казалось, что я говорю язвительно, но голос
срывался от гнева, беспокойства и обиды. — Ты мне объяснишь, что происходит? —
повторила я.
— С чего ты взяла, что мне известно более
того, что знаешь ты? — усмехнулась Анна.
— Похоже, ты прекрасно ориентируешься в
происходящем.
— Да? Это иллюзия.
— Ты говорила с ним со знанием дела.
— Я делала вид, что все прекрасно
понимаю. Это разные вещи.
— Моих знаний не хватает даже на то,
чтобы сделать вид, — заметила я с обидой.
— Старик мне сразу не понравился. Он
рассказал нам о Хранителях и даже намекнул на глухонемого. Помнишь, все эти
колдуны из Трансильвании и бог знает откуда появившиеся монахи. Он отправил нас
в Шахово, где мы едва не оказались в ловушке. А теперь глухонемой исчез, и
записку нам вроде бы написал он.
— А что, если он и засов открыл? —
озарило меня. — Только как он мог оказаться в Шахове? Вряд ли у него есть
машина, хотя машина не проблема для такого человека. Но если джип возле дома
тот самый, что мы видели в Шахове, значит, уезжал на нем не глухонемой, а,
скорее всего, тот, кто нас запер. А где был он? Прятался в развалинах? И где-то
у него была спрятана машина, тоже джип… но он не мог предупредить парня на
станции, ведь он же глухонемой.
— Человек, который не говорит, не
обязательно немой. А те, что сидят в джипе, не обязательно враги, а старик не
обязательно жертва, — монотонно проговорила Анна. — Я выдвинула одну
из версий, показавшуюся мне наиболее логичной, а он ее подтвердил. Вот только
почему? Потому что я угадала или он хотел, чтобы я так думала?
— Анна, ради бога, я сейчас сойду с ума.
Все это замечательно, наши догадки и прочее, но там остался беспомощный
инвалид, а рядом какие-то подозрительные типы. Если мы не сообщим в милицию…
— Старик — зло, — жестко сказала
Анна, и лицо ее мгновенно изменилось, стало мрачным, подбородок отяжелел, а
глаза смотрели не мигая, точно она видела то, что было недоступно мне.
— Час от часу не легче, —
усмехнулась я, но уверенности в моих словах не было. Я приглядывалась к Анне с
затаенной робостью. — Что значит зло?
— Я не могу объяснить, —
встряхнувшись, ответила она и, поглядев на меня, улыбнулась. — Я просто
чувствую. От него исходит зло. Иногда я это вижу. Точно фиолетово-черные лучи.
У него видела. Пальцы светились фиолетовым цветом, не зря он их прятал. Я не
знаю, кому он служит, но он зло. А может, и не служит, может, ему служат. Мы с
тобой, к примеру. Он ведь великий путаник.
— А вот сейчас как позвоню Олегу… —
разозлилась я.
— Позвони. Я что, против? — Она
устало откинулась на сиденье и закрыла глаза.
С минуту я молча разглядывала ее лицо, потом
спросила гораздо спокойнее:
— Что будем делать?
— Домой поехали, — вздохнула
Анна. — Ждать дальнейших указаний.
— А старик?
— Он хотел, чтобы его оставили одного. Он
один. Поехали.
Тут я подумала, что действительно стоило
убраться отсюда подобру-поздорову, вдруг те типы передумают и решат поговорить
с нами. Мы отправились домой, приготовили обед и поели. Но покоя в душу это не
внесло. Я без конца возвращалась мыслями к старику, не выдержала и позвонила
ему.
Он снял трубку сразу, должно быть, она
находилась у него под рукой.
