Нудель был восхищен маминым подарком.
Он ходил по комнате мимо ещё не накрытого стола и разводил руками во все стороны:
— Нет, ну вы подумайте! Я двадцать лет хожу мимо этого магазина и ни разу ничего подобного не видел. Овалов, ты видел что-нибудь подобное?
Артист Лев Овалов (кроме нас, он был единственным гостем, что сильно успокоило маму) однозначно воскликнул:
— Никогда!
— Это вообще потрясающе! — продолжал Нудель. — Сима, вы понимаете? Это же сам Модзалевский!
Папа покраснел. Может быть, он не знал, кто такой Модзалевский. А может, просто забыл.
— Жорик, кончай басить! — сказала тётя Лена. — Давай накрывать на стол.
Накрыли на стол.
Там появилась бутылка водки, три бутылки лимонада и две «Ессентуков», шпроты, салат оливье, тонко нарезанная докторская колбаса, селёдка под шубой и сырный салат с чесноком.
Все блюда, кроме разумеется, водки, были мне хорошо знакомы.
Кроме того, тётя Лена внесла огнедышащий пирог с капустой. После этого папа довольно крякнул и поднял тост за Жору.
— Жора! — сказал он. — Я желаю тебе личного счастья, здоровья и больших творческих успехов. Ты очень интересный человек, Жора, и нам повезло, что ты наш сосед! Будь здоров!
Мама с недоверием посмотрела на папу и тоже выпила.
Папа погрузился в пирог. Нудель скромно молчал, и ничего не ел. Тётя Лена поглядывала на всех присутствующих. Танька опять ущипнула меня за ногу, подло рассчитывая на то, что я не могу дать ей сдачи.
Было очевидно, что хозяин должен что-то сказать и как-то объединить гостей вокруг своей лучезарной персоны. То есть оправдать папино заявление о том, что он — действительно интересный человек. Никакие мещанские разговоры о том или о сём — тут были явно неуместны.
Другой бы отшутился на месте Нуделя, а он почему-то воспринял папины слова, как вызов. И яростно бросился в атаку.
— Лев! — обратился он к артисту Льву Овалову. — Как ты думаешь, мог ли Пушкин есть на закуску капустный пирог?
— Вполне! — однозначно воскликнул Лев Овалов. — Вполне мог! А почему бы и нет? — и он улыбнулся своей широкой актёрской улыбкой всем присутствующим.
— А я вот думаю, что не мог, — хмуро промолвил Жора.
— Интересное заявление! — с интересом воскликнул Лев Овалов. — Но на чём оно основано? На каких фактах?
— Да ни на каких! — сердито откликнулся дядя Жора. — Это просто моё убеждение! Я совершенно убежден, что Пушкин не мог есть на закуску капустный пирог!
При этом он налил себе вторую рюмку, быстро её выпил и съел второй кусок пирога.
Тётя Лена весело заметила:
— Жорик, ты увлекся!
— Пап, ты увлекся! — сердито сказала Танька.
— Простите великодушно! — сердито отпарировал Нудель и налил себе третью рюмку.
Тогда и папа с артистом Оваловым, чтобы не отставать так уж сильно, быстренько налили себе по рюмке. Мама, не зная что ей делать в такой сложной ситуации, налила себе лимонаду, а тётя Лена — «Ессентуков». Я тоже налил Таньке и себе лимонаду и приготовился слушать дальше.
— За Пушкина? — осторожно спросил папа, и Нудель молча кивнул. Вернее, я бы сказал, отчаянно тряхнул головой.
Все выпили и мама сказала:
— Знаешь, Жора (совсем недавно она начала называть соседа на «ты», а папа почему-то называл его так сразу, с первого дня знакомства), я что-то не пойму, о чём вы спорите. В чём смысл?
— А ни в чём! — упрямо отозвался Нудель. — Многим кажется, что такие мелочи не имеют значения. Но как же тогда мы будем понимать эпоху, если мы не знаем мелочей? Если мы не можем ответить даже на самые элементарные вопросы?
— Действительно… — ошарашено сказала мама.
— Пирог подавали к чаю! — громко воскликнул Юрий Нудель и уронил вилку под стол. Он долго доставал её оттуда и повторял из-под стола, как заклинание:
— К чаю! Именно к чаю! Вот именно что к чаю!
Тут тётя Лена покраснела и резко сказала:
— Знаешь, Жорочка, но сейчас в общем-то не девятнадцатый век!
Тут Георгий Нудель встал из-за стола снова с полной рюмкой в руках (когда он успел её налить, я даже не понял).
— Лена! — сказал он проникновенно. — Я ни в чём тебя не обвиняю. Ты прекрасная мать, отличная хозяйка. Кстати, давайте за это выпьем. (Он выпил). Всё вышесказанное не имеет к тебе никакого отношения. Какие могут быть претензии к такому изысканному и богатому столу? (Тут тётя Лена слегка покраснела). Но дело в другом! В этом маленьком (дядя Жора показал пальцами, насколько маленьком)… в этом маленьком вопросе, как в капле воды, отражается огромная проблема. Проблема нашего отношения к этому человеку, имя которого мне бы не хотелось упоминать здесь всуе.
— За Пушкина? — спросил папа, и выпил.
Мама посмотрела на него напряжённо.
— Лев! — вдруг обратилась она к артисту. — Я что-то не пойму. Это что — тема диссертации?
Но Лев Овалов ничего не ответил. Он сосредоточенно поедал пирог с капустой, как бы тоже пытаясь понять смысл происходящего.
…Тётя Лена увела маму на кухню, чтобы занять её каким-нибудь разговором. Все как бы решили оставить дядю Жору в покое, чтобы он слегка выдохся и перестал заводиться на научные темы.
Но тут произошли и вовсе неожиданные события.
Артист Лев Овалов спокойно дожевал свой кусочек пирога, отрезал крошечный кусочек колбаски и вдруг переместился с рюмкой в руках в глубокое кресло.
— Итак, Жорик… — весело промолвил он. — Ты утверждаешь, что Пушкин не закусывал водку капустным пирогом. Ну, а как ты думаешь, употреблял ли он селёдку под шубой?
— Что? — побагровел Нудель.
— А я вот думаю, — веско сказал Лев Овалов своим актёрским голосом, — что Пушкин гораздо ближе к нам, чем мы думаем, он гораздо ближе и проще, гораздо… прозаичней. Да, прозаичней! Не надо делать из поэта икону! — весело закончил он и радостно выпил.
Все, включая нас с Танькой, потрясённо замолчали. Все понимали, что сейчас что-то произойдёт. Как на грех, тётя Лена в этот момент была на кухне.
— Я же попросил… — тихо, но свирепо начал Нудель. — Я попросил тебя и всех присутствующих (папа непроизвольно вжал голову в плечи) не употреблять в моём доме имя этого человека всуе! Я же попросил или нет?
— Попросил-попросил! — спокойно откликнулся из кресла Овалов, не меняя позы.
— Так какого же чёрта! — заорал Нудель и швырнул рюмку на пол. Раздался страшный звон. Овалов страшно побледнел.
— Какого же чёрта ты называешь это имя всуе? Я тебя спрашиваю! Пушкин — это поэзия, а не проза! Ты меня слышишь, Овалов? Пушкин — это поэзия, запомни это раз и навсегда!
