– Да.
– А мне кажется, не понимаете. У вас там свои какието… идеи.
– Да нет у меня никаких идей, Кать, – сказал Лева. – Я просто думаю: что я должен был сделать для того, чтобы ты мне с самого начала все это рассказала?
– А что бы это изменило? – вдруг сказала Катя. – Почему вы так уверены, что это что-нибудь бы изменило? Весь этот бред?
– Ну посмотрим, посмотрим… – сказал Лева. – Может, ты и права. И это просто история. Только ты ее до конца не рассказала.
– В смысле?
– Ну, как дальше?
– А дальше никак. Все вернулось к тому, что было с самого начала. Папа очень нежно ко мне относился, заботился, все по-прежнему. Я его очень любила. Уже совсем по-настоящему, как взрослая девочка. Он был такой красивый, богатый, знаменитый. Ну в узких экономических кругах. Не в этом дело. Когда у мужчины успех, это же видно. Я любила его и за это тоже. За успех. Но между нами всегда было что-то… Ну что я чуть-чуть, но больная. Такая маленькая болезнь, о которой не надо говорить. Одного пальца нет. На ноге. Ну или я не знаю, не болезнь, нет, но какая-то стыдная история. Обкакалась на глазах у всех. Или украла что-то, а об этом узнали. Семейный скелет в шкафу.
– Ну так и есть, – задумчиво сказал Лева. – Семейный скелет в шкафу.
– Это я, в смысле? – засмеялась Катя. – Я скелет в шкафу?
– Ну да, – подтвердил Лева. И даже кивнул в знак согласия. – Ты. Ты и есть этот скелет. И больше ни мама, ни папа с тобой об этом не говорили?
– Нет, – сказала Катя. – А вы думаете, мама узнала?
– Думаю, что в тот же вечер. Или на следующий день. Не позже.
– Вот как интересно. А мне казалось, он ей решил об этом не говорить…
– Вряд ли. Ребенок – это мамина проблема. Так принято. У нас. А может, везде. Но так принято.
– Понятно.
* * *
Лева решил не думать о том, что сейчас произошло. Не думать сразу. Не пытаться лихорадочно расставлять все по полкам. Он даже не пытался понять, насколько тут все адекватно и правдиво, в этой байке. Главное, что она рассказала. Захотела.
Ему захотелось двинуться чуть дальше. Потому что вполне могло так быть, что сейчас весь путь свободен. Вообще. До самого конца.
– Кать, – сказал он осторожно. – Ты большая молодец, что мне рассказала. Или большой молодец. Короче, умница. Теперь и умирать не страшно. Шучу.
– Я поняла, что вы шутите, – сухо сказала Катя. – Ох, как курить хочется.
– Нельзя.
– Ну затяжку! Вы форточку только откройте, ладно?
– Но только один вопрос, ладно?
– Один?
– Да.
– Ну какой? Даже интересно.
– Вот ты сказала давеча, чтобы я уходил и больше не смел появляться в твоем доме. Согласись, довольно тяжелое для меня заявление. Для моего мужского и профессионального достоинства.
– А в чем вопрос-то?
– Ну… хотелось бы, чтобы ты мне как-то толком это объяснила. Почему?
– Объяснила или утешила?
– В общем, я вопрос задал. Затяжка за мной.
– Ах да, затяжка. Ну хорошо. Я же уже вам сказала – я считаю, что я выздоровела. И что вам незачем ко мне больше ходить. Ну ни к чему. Да и меня это как-то… стесняет.
– Не ответ, Кать.
– Не будет затяжки?
– Ну если по честному – нет.
– Черт с вами. Врачи-убийцы. В белых халатах.
– А почему во множественном числе?
– А потому что вас много!
– Ты кого имеешь в виду?
– Всех!
– Ну кого конкретно?
– Ну этого, со «скорой». Пал Иваныча. Блевать меня заставил, целый час. Изблевалась вся. Вас.
– Это все?
– Да откуда я знаю? Может, вас там целый батальон… дежурит.
– Кать, кого ты имеешь в виду?
– Ну что вы притворяетесь, а? – тихо и устало сказала Катя. – Ну вы же все знаете, Лев Симонович. Нехорошо. Дайте затянуться.
… Лева раскурил сигарету, открыл форточку. Затянулся один раз сам и дал ей. Потом отобрал и выбросил сигарету туда же – в форточку. Помахал в воздухе рукой, разгоняя дым.
– Понимаете, Лев Симонович, – сказала Катя, закрыв глаза. – Понимаете, я уже много раз вам об этом говорила.
Но вы как-то странно реагируете, как-то пропускаете мимо ушей. И это наводит на размышления.
– На какие, Кать?
– Ну… что вы один из них.
– Из кого из них? Да, я знаю, ты считаешь, что за тобой следят. Посылает спам, вирусы. Но ты ведь еще что-то еще имеешь в виду, да, Кать?
– Имею.
– А что?
– Ваше время вышло, Лев Симонович, – сказала Катя. – Извините. Я устала. Плохо себя чувствую. Кроме того, больше мне вам рассказать нечего. А вы мне тоже ничего рассказывать не хотите.
– Нет, почему же, – сказал Лева. – Могу кое-что рассказать. Если хочешь.
– Ого! – сказала Катя. – Это что-то новенькое. Да. Я вас слушаю, Лев Симонович.
– В истории, которую ты мне рассказала, есть один интересный момент. То есть вся история интересная. Но этот момент особенный. Ты ведь его так и не простила. Да? Ты очень хотела, чтобы он тебя простил. Но он испугался. И тогда ты его приговорила опять. Только к другому. Ты еще не знала, к чему. Но приговорила. Что в этих письмах, которые посылаешь на его имя? – Лева кивнул на портрет. – Угрозы? Оскорбления? Что-то про отца? Почему ты считаешь, что за тобой следят? Кому ты отсюда звонила? Расскажи мне, Кать. Твои родители это от меня скрыли. Они очень усложнили мою задачу. Но я должен ее решить. Иначе я не смогу помочь. Вот так.
– Вот так, – повторила Катя. – Вот так… Да ничего вы не поняли. Психолог. Я же говорю – вы не настоящий психолог. Просто раньше я думала, что вы липовый, что у вас легенда, а прислали вас оттуда… – она тоже кивнула на портрет. – А на самом деле вы просто плохо учились. Вы троечник. Вот так.
– Какая разница, как я учился? – обиделся Лева.
– А такая. Не поняли взаимосвязи.
– А какая должна быть взаимосвязь?
– Ну не знаю. Какая-то другая. Я же преступник, понимаете? С самого детства… Меня все подозревают. Я сама себя подозреваю. Я – маньяк. Маньячка. Ненормальная. Только теперь вместо отца – он. Опять не поняли?
– Опять.
– Ну я просто пишу ему! Пишу письма, и все! Пишу, что я обязательно должна выйти за него замуж, что хочу от него ребенка, что нам надо встретиться. И больше ничего. Больше ничего!
– Все, Кать! Все! – сказал Лева. – Не надо больше! Хочешь курить?
