— Здравствуйте, товарищи. Проходите, садитесь. Я собрал вас немного неожиданно, потому что события последних дней, к сожалению, не позволяют нам откладывать решение очень важных вопросов. Товарищ Берия уже представил вам товарища Анну Петровну Северову, которая неизвестно каким образом попала к нам из начала XXI века. Прежде чем пригласить ее сюда, мы внимательно в течение двух месяцев присматривались к ней, чтобы понять, какой она человек. За это время товарищ Северова проявила себя достойным человеком, хотя некоторые личности, возможно, составили о ней несколько другое мнение. Но с ними наши органы уже разобрались.
Я почувствовала, что щеки начинают гореть, уши, кажется, тоже. Берия при этих словах товарища Сталина еле заметно улыбнулся, а Мехлис посмотрел на меня уже с некоторым удивлением, смешанным, кажется, с опаской. Впрочем, может быть, я преувеличиваю. Тем временем Сталин продолжил:
— Вы все ознакомились с документом, который по моему заданию вчера подготовила товарищ Северова. Документ настолько секретный, что даже по правительственному телефону она не рискнула рассказывать мне о его содержании.
В этот момент заулыбались уже все.
— Мы с товарищем Берией знаем, что на самом деле товарищ Северова лучше излагает материалы устно, чем записывает их на бумаге. В данном документе очень конспективно изложены крайне важные данные, рассмотреть которые следует безотлагательно. Поэтому прошу задавать вопросы. А пока вы готовитесь, первый вопрос задам я. Скажите, товарищ Северова, насколько вы уверены в дате нападения? Сидите, сидите. Неудобно, когда дама стоит, а мужчины сидят.
Прежде чем начать говорить, я с удивлением заметила, что сейчас за столом сидит уже не «добрый дедушка», а, как сказали бы теперь, руководитель крупной корпорации, ведущий совещание топ-менеджеров.
— Товарищ Сталин. Во всех книгах, которые я читала, а также во всех беседах с ныне здравствующими ветеранами Великой Отечественной войны я видела и слышала только одну дату: 22 июня 1941 года. Правда, не помню где, я прочитала, что сначала Гитлер планировал напасть 15 июня, но по каким-то причинам отодвинул срок нападения на неделю.
При этих словах Шапошников слегка кивнул. Возможно, он знал, что это за причины.
— Товарищ Сталин, разрешите? — Шапошников встал. Сталин жестом усадил и его, разрешая задать вопрос. — Товарищ Северова. Из ваших бумаг следует, что немецкие войска к сентябрю уже прошли всю Белоруссию. Как немецкие войска сумели так быстро преодолеть озера и болота Белоруссии?
— В некоторых книгах было написано, что лето в Белоруссии выдалось очень жарким и сухим. Многие болота пересохли.
— Еще вопрос. Согласно вашим материалам, Москву спасли сибирские дивизии, переброшенные с Дальнего Востока. А что японцы? Почему они не напали на нас?
— О том, что японцы не нападут на нас, наша разведка получила доказательные сведения от агента. — Тут я сделала паузу и посмотрела на Берию. Он кивнул. Сталин, заметив наш обмен взглядами, усмехнулся в усы. — От агента Рамзая,
[5]
работавшего в Японии. В книгах я читала сразу две причины: во-первых, японцы хорошо запомнили урок Халхин-Гола, а во-вторых, они очень обиделись на Гитлера за договор с нами 1939 года. Когда Гитлер потребовал от японцев нападения на СССР, они стали кормить его завтраками: типа завтра, послезавтра и тому подобное. Потом заявили, что нападут после падения Москвы. А в декабре 1941 года японцы напали на США, потопив их флот около Пёрл-Харбора. После этого война стала в полном смысле мировой, и вскоре ни у кого не осталось сомнений, что японцы на СССР вообще не нападут. Кстати, именно после официального вступления в войну Соединенные Штаты начали оказывать нам реальную помощь сырьем, оружием, продовольствием и тому подобное. А до этого времени поддерживали нас только на словах.
Глава 10
Кажется, первый вал вопросов отбила. Фу. По-моему, товарищ Сталин понял, что мне нужна небольшая передышка, и попросил секретаря принести всем чай.
— Теперь доложите подробнее, товарищ Северова, какие причины, с точки зрения наших потомков, привели к поражениям в первые месяцы войны? — Это снова взял слово Сталин.
В первую очередь я рассказала про проблемы со связью, упомянув, что около двух недель Генштаб не имел никакой достоверной информации о положении дел на фронте.
— Товарищ Сталин. В моей прошлой жизни меня учили создавать системы для управления сложными объектами. Такие системы, которые должны получать информацию, обрабатывать ее по определенным правилам и выдавать некие управляющие сигналы. Если информации нет или если она неправильная, то вся система оказывается неработоспособной. То же самое, насколько я понимаю, относится к Генштабу. Он тоже выдает управляющие сигналы на основе полученной и обработанной должным образом информации. Все равно как мозг человека.
[6]
При этих словах все почему-то посмотрели в сторону маршала Шапошникова, который сидел с самым невозмутимым видом. Далее я рассказала, что в первые же дни войны страна практически осталась без авиации, так как очень много самолетов было уничтожено прямо на аэродромах. Потом вспомнила кое-что еще из уроков истории.
— Товарищи. Я ни в коем случае не являюсь специалистом в области военной стратегии и тактики. Поэтому сразу сознаюсь, что фразу, которую сейчас скажу, сама не понимаю. Но ее требовала заучить наизусть наша историчка, — ой, что-то я слишком резко об учительнице истории, — рассказывавшая нам о Великой Отечественной войне. Вот эта фраза: «Разработанная еще Тухачевским идея „ответного удара“ стала стержнем плана войны вместо более подходящей для нашей армии идеи стратегической обороны».
При этих словах все присутствовавшие помрачнели, особенно Шапошников. Но Сталин все-таки кивнул:
— Возможно, товарищ Северова, что это правильная критика. Борис Михайлович, попрошу вас проработать данный вопрос и через два дня доложить, сколько времени потребуется Наркомату обороны и Генштабу на разработку и модернизацию нашей военной стратегии. Считайте, что война уже у порога.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
— А вам, товарищ Северова, поясню, что наша стратегия в данный момент основана на немедленном нанесении мощного ответного удара агрессору с тем, чтобы военные действия в кратчайшие сроки перенести на территорию противника.
Но, получив, наконец, простые и понятные разъяснения, я уперлась. Ведь на практике эта стратегия не только не оправдала себя, но — и, может быть, это было главным — наши солдаты и командиры оказались полностью не готовы к действиям в обороне.
— Товарищ Сталин. Извините за настойчивость. Я хорошо играю в шахматы и знаю, что при игре черными, когда начинает противник, сначала надо грамотно обороняться и только потом, перехватив инициативу, переходить в контратаку. А тут Германия начнет первая. И начнет по всей границе. Причем точки нанесения основных ударов я, к сожалению, не помню. Если мы не выдержим в обороне, то переходить в контратаку будет некому. Согласно истории, которую я изучала, вся наша армия в три с лишним миллиона человек была разгромлена. И воевала и одерживала победы фактически уже другая армия.
