Но девочка забыла о голоде в тот момент, когда в дверь зала начали входить гости. Женщины смеялись, прикрывая лица кружевными веерами с росписями, мужчины подчеркнуто кланялись. Изабо ощущала густые ароматы духов и одеколонов, смешанные с запахом теплого печенья, которое разносили на серебряных подносах. Шампанское разливалось, как весенние реки. Заиграл оркестр, и музыка заполнила каждый уголок, даже темное внутреннее пространство шкафа, где сидела Изабо. Ей казалось, что пение ангелов должно звучать именно так, как этот рояль, арфы и парящий, нереальный голос оперной дивы.
Ее родители присоединились к гостям в зале в тот момент, когда начали расставлять карточные столы. Из рук в руки переходили яркие карты и монеты. Чей-то пудель зарычал на певицу. Изабо почувствовала, как ее желудок снова сжался от голода, и подумала, сможет ли выбраться из своего безопасного укрытия. Если ее поймают, то не просто сразу же отправят в постель, что уже само по себе было бы ужасно. Ей никогда больше не удастся воспользоваться этим шкафом как тайником. Изабо прикусила нижнюю губу, размышляя. Вскоре запах еды стал слишком сильным искушением.
Она приоткрыла дверцу на несколько дюймов и глянула, не заметил ли этого кто-нибудь. Мимо прошла какая-то обнявшаяся пара, потом остановилась и слилась в страстном поцелуе. Изабо поморщилась от отвращения. Мужчина будто пытался съесть лицо дамы. Такая картина совсем не успокаивала. Ему следовало бы хорошенько поужинать, если уж он был так голоден.
Изабо бесшумно спрыгнула на пол и спряталась за юбкой дамы. Кринолин у нее был таким широким, как три человека сразу. Ни дама, ни ее приятель не заметили Изабо. Они как-то очень уж тяжело дышали, как будто промчались галопом вокруг сада. Изабо перескочила от них за плотную парчовую занавеску, протянувшуюся от одного окна до другого. Почти все гости слишком громко смеялись, пили шампанское с клубникой и с беспечными возгласами проигрывали свои денежки за карточными столами. Никто не увидел Изабо. Ей вдруг показалось, что она угодила внутрь калейдоскопа, где стремительно вращались краски, звуки и запахи. От этого у нее немножко закружилась голова, и она с радостью устремилась к относительно безопасному пространству под буфетными столами. Девочка перекатилась под ближайший из них и надежно укрылась за низко свисавшей белой скатертью.
Отсюда она разглядела, что сияющий паркет сплошь покрыт царапинами от каблуков, а со свечей на него капает пчелиный воск. Ей никогда в жизни не приходилось видеть такого количества шелковых бальных туфель и серебряных пряжек. Изабо подумала, что ей просто не дождаться того момента, когда она сама станет хозяйкой подобного бала.
Девочка просунула руку между столом и стеной, возле которой он стоял, и схватила что-то наугад. Она надеялась добыть маленький фигурный кекс или пухлую булочку с заварным кремом, но ей досталась толстая скользкая устрица, хотя и в красивой раковине. Пожалуй, ее можно будет положить на письменный стол и использовать для хранения своих сокровищ: камушка с безупречно круглой дыркой в середине, сухого стебелька лаванды, молочного зуба щенка Сабо...
Вторая попытка увенчалась успехом, стоившим риска. Изабо достались печенья — тонкие, украшенные сахарной глазурью и клубникой. От ягод кончики ее пальцев стали красными, как от крови. Она подумала, что у нее и зубы, наверное, покраснели, оскалила их по-звериному и усмехнулась. Надо будет повторить этот фокус, когда она в следующий раз станет играть с Джозефом, мальчиком с конюшни. Он наверняка испугается до полусмерти, а она отомстит ему за его выходку в прошлом месяце, когда этот негодник окатил ее холодной водой.
Изабо жевала печенье, пока не насытилась и не захотела спать. У нее слегка заныли зубы от всех съеденных сладостей. Она свернулась в клубочек и подложила руку под голову. Какой-то пудель забрался к ней под стол, улегся рядом и принялся слизывать с ее пальцев остатки клубничного сока. Потом и другие маленькие собачки в бриллиантовых ошейниках отыскали Изабо. Они проползали под скатерть, облизывали ей лицо, посапывали и засыпали возле нее. Изабо, укрытая собаками, с улыбкой заснула, прижимая к себе ленту из ткани от материнского платья.
ГЛАВА 7
ИЗАБО
Воин Монмартра вел нас через лес не слишком торопливо. Он спотыкался достаточно часто, чтобы оставлять след из сломанный ветвей и капель крови, но исцелялся быстро. К тому времени, когда наш противник остановился на тенистой опушке,он уже оставлял за собой только запах крови, да ито очень слабый. Логан кивком указал на заросли ежевики. Ее колючки, конечно, могли основательно исцарапать нас, зато эти кусты предоставляли надежное укрытие, тем более что вокруг больше ничего не было, если не считать кружевного прозрачного папоротника. Мы бесшумно заползли в кусты и стали ждать. Я старалась не думать о том, что мама всем пирогам предпочитала те, что с ежевикой, не чувствовать, как жжет тело лоскуток шелка, спрятанный в кармане, но слишком громко заскрипела зубами. Логан нахмурился и слегка толкнул меня.
Я заставила себя вернуться в реальности, сосредоточилась на влажной земле, густой листве, белых цветах, красовавшихся на границе с лугом, на воине Монмартра, стоявшем в высокой траве. Серебристые ягоды начинавшей созревать ежевики, музыка рояля сменились молчанием сверчков, почуявших хищника, и полем лаванды, примыкавшим к лесу.
Воин Монмартра недолго оставался в одиночестве. К нему присоединились еще двое, появившиеся со стороны фермы Дрейков.
— Они достали Найджела,— резко бросил один из них.
Он был таким бледным, что светился при луне так, словно его осыпали жемчужной пудрой.
— Меня тоже задели,— пробормотал тот, за которым мы шли.— Эта сучка Изабо зацепила меня колом и разорвала чертову рубашку. С каких это пор королевский двор вызывает на подмогу шлюх из Гончих?
— Все меняется, Джонс.— Третий воин равнодушно пожал плечами и спросил: — А дар Монмартра вы доставили?
— Положили у двери,— кивнул Джонс.— Как было велено.
Губы Логана приподнялись над обнажившимися клыками, но он не издал ни звука. На меня произвело впечатление его самообладание. Я ведь не раз слышала, что братья Дрейк — дикие и необузданные парни, хотя и королевской крови. При виде их прекрасных манер легко было забыть, что их семью удалили от двора с момента рождения Соланж, а до того всячески старались принизить по меньшей мере столетие. Однако все они держались уверенно и явно отлично чувствовали ситуацию.
Джонс к этому моменту уже полностью исцелился, топнул ногой по борозде и спросил:
— Что-нибудь было от Грейхейвна?
Это имя так поразило меня, что я отпрянула, будто получила удар, но тут же двинулась вперед так же бесшумно, как голодный лев, крадущийся за газелью. Мои глаза затянуло красной пеленой, я смотрела сквозь кровавый туман. Если бы мое сердце билось, оно звучало бы как молот кузнеца, колотящий по наковальне. Время словно повернулось вспять, помчалось с бешеной скоростью, потом совсем остановилось.
— Он с Монмартром, выжидает подходящего момента.
