— Вы так умеете улыбаться, что я запрещаю вам хмуриться когда бы то ни было.
Она резко обернулась на голос, ее плечи напряглись. Она ведь жила в этом изнеживающем городском доме совсем недолго, а уже начала терять чутье. Ей следовало услышать шаги или, по крайней мере, звук открывавшейся двери...
— Простите, что помешал вам,— вежливо произнес незнакомец и поклонился.— Извините мое нетерпение. Я не мог дождаться, когда нас представят друг другу должным образом. Но вы можете быть только загадочной Изабель Сен-Круа.
—— Изабо,— тихо поправила она.
Ей никогда прежде не приходилось встречать таких мужчин. На вид лет двадцать, не больше, но он держался так элегантно и уверенно, словно был намного старше. Глаза у него были светло-серыми, почти бесцветными, как зимний сад.
— Филип Маршалл, граф Грейхейвн, к вашим услугам.
Он поцеловал ей руку. Губы у него были холодными, как будто молодой человек слишком долго стоял под снегом. Изабо внезапно занервничала, почувствовала себя в ловушке. Так было в тот раз, когда ее загнали за костры, разожженные посреди улиц, для того чтобы остановить городских стражников.
— Мне следует вернуться внутрь,— пробормотала она.
В конце концов, ей было всего восемнадцать. Она получила позволение присутствовать на балу лишь потому, что нынче были дни Рождества. Наверное, ей совершенно не следовало выходить из дома без какой-нибудь женщины постарше, тогда она не столкнулась бы с графом в одиночку. Изабо просто не могла все запомнить. Тетушка перечислила так много правил, что в уме Изабо все смешалось. Конечно, до революции она и сама все их знала. Но сейчас ее охватило странное желание подойти поближе к этому человеку, и не только потому, что она забыла прихватить из дома шаль.
Филип выпустил ее руку, вскинул брови. Слабый свет, падавший из гостиной, чуть заметно блеснул на серебряных пуговицах парчового камзола.
— Уверен, девушка, сумевшая выжить среди французской черни, не боится меня.
Изабо вызывающе вскинула подбородок.
— Mais non, monsieur. Je n'ai pas peur
[3]
.
Для того чтобы говорить по-английски, ей пока приходилось делать усилия. И если она сердилась или отвлекалась, то сразу возвращалась к французскому.
— Простите,— Изабо, раздраженная собственной ошибкой, покачала головой.— Я не боюсь.
— Рад это слышать,— кивнул он.— Вина?
Граф протянул ей бокал, который держал в руке... Надо же, а она этого и не заметила. Но разве Бенуа не подталкивал ее к танцам и флирту? Нормальная девушка ее возраста была бы в восторге, очутившись наедине с таким красивым графом. Ей нужно пить, есть засахаренные фиалки и танцевать до тех пор, пока не протрутся подошвы атласных туфелек.
— Merci, monsieur
[4]
.
Глинтвейн был теплым, приправленным корицей и чем-то еще, незнакомым, похожим на медь или лакрицу. Или кровь. Изабо внутренне нахмурилась. Постоянные опасения делали из нее дурочку.
— Вы так милы,— сказал граф.— Я жутко устал от всех этих английских роз, слишком кротких и смиренных, чтобы наслаждаться чем-нибудь кроме кадрилей и лимонада. Вы приятная, воистину радостная неожиданность, мисс Сен-Круа.
Изабо покраснела. От вина ей стало тепло, голова слегка закружилась. Все было просто чудесно. На ее ресницы опускались снежинки, но тут же таяли. Они ложились и на губы. Изабо слизывала их, как будто сахарные. Серебристые глаза графа посверкивали, словно глаза дикого зверя, лисицы, забравшейся в курятник.
— Если бы мы очутились в готическом романе, то здесь присутствовали бы призраки и вампиры. Вы обязательно боялись бы их,— неторопливо протянул он.
Изабо подумала о тех книгах, которые читала в библиотеке поздними вечерами, о чувственных романах вроде «Удольфских тайн» Анны Рэдклифф и «Леноры» Готфрида Бюргера, переполненных разными негодяями и бессмертными существами, которые блуждают по ночам и обладают ненасытными аппетитами.
— Ох, не говорите глупостей! — рассмеялась она.— Я не верю в вампиров.
ГЛАВА 1
ЛОГАН
Это было черт знает что, а не неделя.
Наведение порядка после правления ненормальной королевы вампиров и в лучшие-то времена вряд ли могло стать легким делом. Но все становится еще хуже, если ее устранила ваша собственная матушка, вы с братьями вдруг превратились в принцев, а вашу младшую сестренку преследует вампир многих сотен лет от роду, одержимый мыслями об убийстве.
В общем, как я и сказал, это было черт знает что, а не неделя.
Но все мы хотя бы остались в живых, даже тетя Гиацинт, лицо которой оказалось так изуродовано, что она отказывалась поднимать вуаль викторианской шляпки или выходить из своих комнат. Это с ней сделали охотники за вампирами из общества «Гелиос-Ра», перед тем как один их новый агент начал ухаживать за моей младшей сестрой.
Конечно, это довольно странно.
Все же он спас ей жизнь меньше двух недель назад, так что мы готовы были смотреть сквозь пальцы на это увлечение.
Но только до поры до времени.
Я хочу заметить, что Кайран Блэк, конечно, вполне хороший парень, но Соланж — моя единственная сестра. Этим все сказано.
— Эй, хватит размышлять, лорд Байрон! — Мой брат Куинн ухмыльнулся и подтолкнул меня плечом.— Рядом нет девушек, на которых ты мог бы произвести впечатление, изображая принца тьмы.
— Как будто я что-то изображаю...
Как раз сам Куинн и любил с помощью всякой вампирской мистики очаровывать девушек. Мне просто нравилось одеваться в старомодные сюртуки и пиратские рубахи. Если это одобряли некоторые девушки, то я тут ни при чем. В основном.
— Были весточки от принцессы Гончих? — спросил Куинн.
— Пока нет.
Теперь, когда мама стала новой королевой вампиров и формальной правительницей самых разных существ, папа пригласил нелюдимое племя Гончих на переговоры. Возможно, это звучит несколько мелодраматично и в духе Средневековья, но тут уж ничего не поделаешь.
— Как по-твоему, она хорошенькая?
— Они вроде бы все неплохо выглядят.
— Да, как правило,— усмехнулся Куинн.
Королевские пещеры, рядом с которыми мы стояли, превратились в настоящие руины в ходе битвы, в результате которой была низвергнута леди Наташа. Пыль, оставшаяся от вампиров, пронзенных колами, была уже выметена. Осколки разбитых зеркал вывезены в огромных ящиках, но еще не меньше десятка уцелевших висели на стенах. Леди Наташе действительно очень нравилось любоваться на себя. Часть резных воронов, украшавших ее трон из древесины боярышника, разбилась, некоторые лишились голов. Все вокруг занимались делом — наводили чистоту, расставляли по местам мебель или же просто таращились на мою маму, сидевшую в дальнем конце зала и хмуро смотревшую на отца, продолжавшего рассуждать о мирных переговорах.
