Парни на эстраде после пятнадцатиминутного перерыва вновь
приступили к работе, и мой недавний собеседник ходко заспешил ко мне, но тут
произошло кое-что для него неожиданное: один из троицы, сидевшей слева,
поднялся и, печатая шаг, направился к моему столу. Так как расстояние,
разделявшее нас, было значительно меньше, чем до стола у окна, подошел он
раньше и, наклонясь ко мне, спросил:
— Можно вас?
В ответ я равнодушно покачала головой и отвернулась, давая
понять, что видеть его физиономию мне неинтересно и даже неприятно. Не знаю,
чего ожидал парень, но только не такого приема. Глаза его зло вспыхнули, он
резко выпрямился и шагнул в сторону, едва не столкнувшись нос к носу с
подошедшим типом. Вышло довольно забавно, но только не для них. Секунду
претендент номер два размышлял, стоит ли подходить ко мне или разумнее
удалиться из зала, например, в туалет. Думаю, он предпочел бы пройти мимо, но
дружки смотрели ему в спину, и он притормозил прямо напротив меня.
— Потанцуем? — спросил, улыбаясь, взгляд
настороженный, а пальцы левой руки непроизвольно сжались в кулак.
— Слушай, — вздохнула я, — почему бы вам не
оставить меня в покое? Я кому-нибудь мешаю?
— Нет, что ты, — хмыкнул он, навалился на стол,
легонько подтолкнул его правой рукой: приборы опрокинулись, а на скатерти
появилось пятно от кофе. Я улыбнулась, широко и лучисто, и громко заявила:
— Топай отсюда, урод!
Стол незамедлительно полетел в сторону, а паренек сделал шаг
ко мне. Я поднялась, глядя ему в глаза, и добавила:
— Пошел вон! — на сей раз вложив в данную фразу
всю душу.
Пока он соображал, как на это лучше отреагировать, в зале
появился официант с мечущимся взглядом и еще один тип, должно быть,
администратор. Он глупо улыбался и шел к моему противнику, раскинув руки.
— Володя, ты чего разбушевался? — без особой
уверенности запел он. — В чем дело, а? Что за шум?
Володя на появление данной личности никак не отреагировал,
смотрел на меня, стискивая кулаки, и пытался разжать челюсти. Когда ему это
удалось, он разразился речью минут на пять, если опустить ненормативную
лексику, смысл сказанного сводился к одной фразе: мы скоренько встретимся, и
мало мне не покажется.
— Да пошел ты! — ответила я и улыбнулась еще шире
и лучистее, после чего, взяв под белы рученьки, дружки водворили Володю на
место, озорства в их взглядах прибавилось, а перешептывания стали громче.
Официант смотрел на меня укоризненно и сердито, его спутник
сурово. Понизив голос, он посоветовал:
— Вам лучше уйти.
— Скажите это вашему знакомому, — ответила
я. — Ему же и счет отправьте: я плачу только за себя, а за все, что на
полу, пусть платит он. Принесите чашку кофе, — закончила я свою речь и
устроилась за свободным столом, оказавшись совсем рядом с парнем в черном
пиджаке. Несмотря на шум, он вроде бы до сих пор так и не очнулся: сидел и
смотрел в стол, то ли спал, то ли у него горе большое. Очень занятный тип.
Кофе мне принесли, я незаметно взглянула на часы и дала себе
слово высидеть в ресторане еще минут двадцать. В зале все разом как-то
поскучнели, лирика певцам не давалась, а танцевать желания ни у кого не
возникло. Все непроизвольно косились на меня и на Володю, тот выпил подряд пять
рюмок водки и теперь сидел красный как рак и злой как черт. Надеюсь, я все-таки
не перемудрила, и длительного общения у них со мной сегодня не получится.
Я сидела, слушала очередной хит сезона, нацепив на лицо,
словно маску, выражение легкой скуки, и пыталась предугадать, что последует
дальше.
— Хотите потанцевать? — вдруг услышала я совсем
рядом, повернулась и увидела своего соседа. Он оторвался от созерцания и теперь
смотрел на меня серьезно и грустно, держа в одной руке рюмку водки.
— Тебе-то что надо? — вздохнула я.
— Ничего, — покачал он головой.
— Вот и отвали, — обрадовалась я и отвернулась.
Двадцать минут наконец-то прошли. Я подозвала официанта, тщательно изучила счет
и расплатилась, не дав на чай ни копейки. Парень смотрел на меня, как смотрят
на злейшего врага, и, должно быть, желал мне незамедлительно провалиться в
преисподнюю. В мои планы это не входило, я встала и пошла к выходу. Компания у
окна дружно поднялась.
Из ресторана было два выхода: на улицу и в гостиницу. Я не
стала спешить и для начала зашла в туалет, а вернувшись оттуда, смогла
убедиться, что ребята успели занять позиции: двое в коридоре, ведущем в
гостиницу, трое у дверей на улицу. Радостно улыбаясь, я стала пересекать холл.
Парни подтянулись, глядя на меня едва ли не с восторгом, точно это и не я
вовсе, а мечта всей их жизни. Шла я бодро, но уже начала томиться. Мелькнула
мысль свернуть к камере хранения и взять оружие, но от этой идеи пришлось
отказаться: место там немноголюдное, и ребятишки сразу же приступят к военным
действиям, извлечь пистолет я вряд ли успею. К тому же устраивать пальбу в мои
планы не входило: связываться с правоохранительными органами не стоит, а
стрельба им вряд ли понравится. Бегать от бандитов и от милиции одновременно
дело хлопотное. «Ну, надо же, — с тоской подумала я, шаря вокруг глазами в
поисках возможного защитника. Вечер сегодня явно неудачный, а у защитников,
должно быть, выходной. — Толстяк, — обратилась я с мысленной
речью, — тебе стоит поторопиться. Кто тебе отыщет денежки, если из меня
соорудят бифштекс с кровью? Давай, родной, шевелись».
Я замедлила шаги и улыбнулась ребятишкам у двери,
демонстрируя дружелюбие, при этом слабо надеясь на ответное чувство. Они тоже
улыбались, но так паршиво, что захотелось сбежать или для начала заорать
«караул!». Однако бежать было некуда, а кричать в холле гостиницы — значит
демонстрировать дурное воспитание. Я гордилась своим воспитанием, поэтому
держала рот на замке.
Путь до дверей оказался возмутительно коротким, я еще не
придумала ни одной реплики, достойной моего чувства юмора, а уже поравнялась с
парнями. Один из них распахнул передо мной дверь и произнес, явно переигрывая
почтение:
— Прошу.
— Спасибо, — поблагодарила я, соображая, хлопнет
он этой самой дверью по моему лбу или все-таки даст выйти на улицу. Парень
оказался джентльменом. Пропустил меня вперед, вышел сам и легонько ухватился за
мой локоть, дружки встали плотной стеной, и тот, которого обзывали Володей,
ласково спросил:
— Что теперь скажешь, сучка?
