Не знаю, как долго продолжалось бы все это, но однажды Димка
вернулся с работы раньше обычного, взъерошенный, дерганый и с порога заявил:
— Забирай Ваньку и поезжай к Верке (так звали его
двоюродную сестру, она жила в районном центре и была замужем за тамошним
начальником милиции).
— Что случилось? — растерялась я.
— Ничего… Я тебе потом объясню. Собирайся.
Что-то в его поведении вынудило меня подчиниться. Через три
часа мы уже пили чай на веранде большого Веркиного дома. Димка улыбался,
никакой нервозности и в помине не было, а неожиданное гостевание он объяснил
просто: Ванюшка приболел, врачи считают — аллергия, посоветовали на пару недель
покинуть большой город. Впрочем, Вере его объяснения были вовсе не нужны: мы
дружили, а человек она хлебосольный и гостям всегда рада.
Через час Димка нас покинул и не появлялся две недели,
правда, звонил по несколько раз в день, старательно делая вид, что ничего
особенного не происходит и мы с сыном в самом деле просто гостим у его сестры.
Однако делать вид, что все в порядке, я не собиралась, поэтому через две
недели, когда муж явился за нами, я спокойно, но твердо заявила, что буду жить
у родителей. Поначалу он не поверил, и только когда я так же спокойно, забрав
сына, там обустроилась, Димка впал в настоящее отчаяние.
Так как он и своим и моим родителям твердил, что не видит
причин для такого моего поведения, а родители тем более таковых не видели,
потому что Димка по всем статьям являлся образцовым мужем, мне пришлось
коротко, но доходчиво сформулировать свои претензии. Родители загрустили,
втайне не находя их подходящими для развода, а Димкина родня даже обиделась.
Супруг, конечно, тоже обиделся и, возвышая голос, разглагольствовал:
— Деньги ей не нравятся… Я их что, ворую? Я их, между
прочим, зарабатываю… Вкалываю по двенадцать часов в сутки…
Его речи производили впечатление: причем не только на
родителей, я тоже понемногу начала чувствовать себя виноватой. Однако
возвращаться к нему не спешила. В конце концов моя стойкость, принятая им за
упрямство, вынудила мужа поговорить со мной серьезно.
— Ты думаешь, я жулик или того хуже? — грустно
спросил он, а я вздохнула:
— Я думаю, что ни в одной фирме служащим не платят
таких денег. Если ты сможешь меня разубедить, я буду только рада.
— Во-первых, я не просто служащий, во-вторых, я —
компьютерный гений, надеюсь, это доказывать не надо?
— Не надо, — усмехнулась я. — Гениальность
как раз и настораживает, знать бы, куда она направлена.
— Ах вот оно что! — Димка поморщился, помолчал,
вздохнул и продолжил:
— Ты решила, что я занимаюсь чем-то противозаконным?
— А что бы на моем месте решил ты? — запечалилась
я.
— Это не так…
— А почему мы прятались у Веры? Он опять поморщился:
— В тот раз неприятности были у нашей фирмы, а не у
меня лично Я просто перестраховался.
— Какая разница? — удивилась я, Димка понял, что
для меня разницы действительно нет, и загрустил по-настоящему.
— Послушай…
— Не пойдет, — перебила я. — Ты имеешь право
рисовать собой, но есть Ванька… в общем, опасности отменяются. Я не люблю
боевики, а в жизни мне они и вовсе без надобности.
— Никаких боевиков и никакой опасности. Честно. Ну что
я должен сделать, чтобы ты мне поверила?
— Лучше всего найди другую работу, — отрезала я.
На этом в тот раз мы и закончили.
Работу Димка нашел, и через две недели после этого события
мы с сыном вернулись к нему. Муж бродил по квартире, качал головой и восклицал:
— Отказаться от таких денег… Кому рассказать — не
поверят.
В новой фирме работать ему приходилось меньше, а платили, на
мой взгляд, очень даже неплохо. Жизнь наладилась, и сомнения остались в
прошлом.
Мы получили ссуду в банке и взялись строить дом.
Строительство завершилось как раз к моему дню рождения, поэтому два события
решили объединить: и день рождения отметить, и новоселье справить. Мама и
свекровь пришли пораньше и помогали мне на кухне. К четырем часам собрались
почти все, стол накрыли в огромной полупустой гостиной. Мебель пока
присутствовала только в трех комнатах: детской, спальне и кухне, но это никоим
образом не сказывалось на моем хорошем настроении: мне нравился наш дом, и
вообще жизнь радовала.
— Ну что, за стол? — спросил папа, заглядывая в
кухню.
— Конечно, — кивнула я, намереваясь идти в спальню
переодеваться, и тут мама сказала:
— А грибы? И компот. Вишневый, нет, лучше
рябиновый. — И я вместо спальни пошла в погреб, пошла потому, что привыкла
соглашаться с мамой, хоть и не видела особой нужды ни в грибах, ни в компоте.
Погреб был за гаражом, забавная домушка под железной крышей.
Я направилась в ту сторону. Из-за угла вывернул Ванька на велосипеде.
— Ты куда, мам?
— В погреб.
— А зачем?
— За компотом и за грибами.
Мы достигли погреба, я пешком, а сын, используя трехколесный
велосипед как самокат.
Я толкнула дверь, обитую железом, вошла внутрь, нашарила
рукой выключатель и зажгла свет. В погреб надо было спускаться по металлической
лестнице. С трудом открыв люк, я заглянула вниз.
— Я с тобой, — сказал Ванька.
— Вот только попробуй, — погрозила я пальцем: сын
был одет в новый костюмчик небесно-голубого цвета, и после посещения погреба
его наверняка пришлось бы переодевать.
— Ну, мама, — закапризничал он.
— Можно подумать, ты никогда не был в погребе, —
покачала я головой и сурово добавила:
— Марш в дом. Одна нога здесь, другая там. И велосипед
убери.
Ванька сморщил нос, но, подхватив велосипед, покатил к дому.
Дождавшись, когда он поставит велосипед у крыльца, я, удовлетворенная сыновним
послушанием, спустилась в погреб. Хотя в дом мы переехали недавно, погреб,
стараниями моей мамы, был забит до отказа. Чертыхаясь, я смогла отыскать грибы,
а также трехлитровую банку с рябиновым компотом. Поставила обе банки в сумку и
стала осторожно подниматься по лестнице.
В этот момент раздался чудовищный грохот, земля
содрогнулась, я оступилась, чуть не выронив сумку, а крышка люка захлопнулась.
