— Господи! — вскрикнула я, бросила сумку и,
взбежав вверх, принялась воевать с крышкой. — Что это было? —
испуганно шептала я, не в силах найти объяснение подобному грохоту. О
землетрясении в наших краях никогда не слышали, и предположения возникали самые
фантастические. — А вдруг самолет упал? — ахнула я и удвоила усилия.
Крышка наконец подалась, я смогла выбраться на поверхность и шагнула на улицу:
остатки того, что несколько минут назад было моим домом, догорали под неярким
осенним солнцем.
Я попробовала закричать и не смогла. Вытянула руки по швам и
замерла, как солдат на параде в ожидании команды. Взрыв был такой чудовищной
силы, что от стен осталась лишь груда обломков, разлетевшихся по всему участку.
То, что никто из находившихся в доме просто не мог выжить, было ясно, и
все-таки я бросилась к тому месту, где раньше была веранда. Когда я в последний
раз видела сына, он поднимался на крыльцо.
Плотная стена огня не позволила сделать даже шаг. Я выла,
загораживая лицо руками, и пыталась повторить попытку, но все это было
бессмысленно. Я услышала звук сирены, где-то кричали люди, а я, враз осознав,
что все кончено, заползла за погреб, равнодушно наблюдая оттуда за всеобщей
суетой. Я могла думать только об одном: Ванька хотел спуститься со мной в
погреб, а я отослала его в дом. Сама отослала. Если бы я позволила ему
спуститься он бы остался жив…
Я пролежала за погребом часа два, хотя, может быть мне так
показалось. Странно, но за это время никто не обратил на меня внимания.
Появилась милиция, народ прибывал, но все это оставило меня совершенно
равнодушной, никого из людей я не хотела видеть. На четвереньках достигла конца
участка, выбралась на дорогу и бегом припустилась в сторону рощи, где и сидела
до самой ночи. Все, что я тогда делала и о чем думала, вспоминается крайне
смутно. Что-то гнало меня прочь из города, дальше от обугленных развалин дома.
Уже под утро я оказалась в садовом кооперативе, в доме, принадлежавшем
родителям Димки, рухнула на кровать и, кажется, потеряла сознание.
Беспамятство чередовалось с тревожным сном, и в себя я
пришла только на третий день. То есть, придя в себя, я не знала, сколько прошло
времени, вскочила, бессмысленно кружа по единственной комнате садового домика,
и пыталась убедить себя в том, что все происшедшее не более чем дурной сон.
Потом отыскала кофту свекрови, натянула ее, потому что погода испортилась и
стало холодно, и направилась в город. До него было не более километра, я шла,
кутаясь в кофту и зябко ежась, все еще пытаясь убедить себя в нереальности
происходящего.
В кармане кофты завалялось немного мелочи, я шла и зачем-то
трясла ее в руке, монетки звякали, а я считала: раз, два, три. Через некоторое
время я вышла к троллейбусной остановке и замерла перед газетным киоском: прямо
на меня с фотографии смотрел мой сын. Я вздрогнула, судорожно вздохнула и
закрыла глаза. Фотография была старой, Ваньке там четыре года. Точнее,
фотографий было две, на одной я, мой муж, мама и свекровь со свекром во время
отдыха на турбазе. Фотографировал нас тогда Ванька при помощи моего отца,
поэтому в кадр они и не вошли. А вот чуть ниже была помещена фотография сына.
Где они ее взяли? Должно быть, у родителей… Только ведь их нет… никого…
— Можно мне газету? — с трудом проговорила я и
выгребла из кармана мелочь. Женщина посмотрела на меня с недоумением, но газету
поспешно протянула. Схватив ее, я торопливо зашагала в сторону парка. Здесь я
устроилась на скамейке и, собравшись с силами, развернула газету. Из статьи,
озаглавленной броско и даже поэтично, я смогла кое-что узнать о моем муже. К
сожалению, с опозданием. Впрочем, автор статьи честно писал, что достоверных фактов
немного, в основном слухи, домыслы и догадки. О взрыве и гибели моих родных
было написано более подробно. Чудовищной силы взрыв и последующий пожар привели
к тому, что были обнаружены только фрагменты нескольких тел. В результате
оперативно-розыскных мероприятий удалось установить, что на момент взрыва в
доме находились пятнадцать человек взрослых и один ребенок пяти лет. На
сегодняшний день идентифицированы четыре трупа: Антонова Дмитрия Сергеевича,
хозяина дома, его отца Антонова Сергея Ивановича, а также Антоновой Анны
Сергеевны и Ярославцевой Людмилы Петровны. Я выронила газету, сжав рот рукой.
Ярославцева Людмила Петровна — моя мама… Господи… Димка, свекор, Димкина
сестра, моя мама и фрагменты тел, по которым пытаются установить остальных
погибших. Этого не может быть… Такого просто не бывает…
Я пялилась на газету и сидела не шевелясь, ничего не замечая
вокруг, вне времени и пространства. Потом пыталась еще раз прочитать статью, а
главное — понять: что же произошло?
«Все погибли, вот что, — произнес кто-то насмешливо
внутри меня. — Осталась только ты. Странно, что ты жива. — Голос
противно хихикнул. — Странно, что именно ты. Не очень весело, правда? Все,
кого ты любила, мертвы, сама ты сидишь на скамейке, не знаешь, что делать и стоит
ли что-то делать вообще: к примеру, пойти и утопиться?»
— Я сошла с ума, — громко сказала я и повторила:
— Конечно, я сошла с ума и все это не взаправду: не
может быть Ванька каким-то фрагментом.
Я отложила газету в сторону, встала, сделала несколько шагов
и вновь вернулась, забыв, куда и зачем минуту назад собралась идти. Сколько еще
времени я провела на этой скамейке, неизвестно, но тут мое внимание привлек
мужчина: он, должно быть, уже несколько раз проходил мимо, с любопытством
поглядывая в мою сторону. Выглядела я дико, и любопытство прохожего было вполне
извинительно, но я вдруг испугалась: вскочила и бросилась бежать. Опомнилась
только в универмаге, я стояла возле входа и таращилась на улицу, судорожно
сжимая в руках газету, и через пять минут вновь увидела в толпе недавнего
любопытного прохожего.
Не берусь утверждать, что это был тот же самый человек, но в
то мгновение мне показалось, что он, и я бросилась из универмага сломя голову,
натыкаясь в толпе на чьи-то спины и локти, жалобно воя, вызывая недоумение
окружающих. Свернула за угол и оттуда стала наблюдать за толпой. Сердце билось
в горле, я бессмысленно повторяла: «Он, он» — и пыталась отыскать его в
человеческой массе. Через какое-то время смогла успокоиться и даже попыталась
рассуждать.
«Мне надо идти в милицию», — подумала я и вскоре в
самом деле пошла, тревожно оглядываясь и косясь по сторонам, вокруг были люди,
и все почему-то смотрели на меня враждебно. Про милицию я забыла, истерично
что-то бормотала и, сама не помню как, вернулась в дачный домик. Рухнула на
кровать, закуталась в одеяло, пытаясь согреться, и в конце концов заснула, а
может, просто перестала что-либо соображать и чувствовать.
Возврат к реальности был мучительным. Открыв глаза, я сразу
же увидела газету с фотографией Ваньки и заплакала, только тогда по-настоящему
осознав, что произошло. В домике было холодно, ночью подмораживало, а
прогреваться за короткий осенний день домишко не успевал.
