Лорд Фердинанд Дадли онемел от изумления. Ни разу в жизни ему не приходилось получать отповедь от служанки.
– Как видишь, Фердинанд, – протянул Джоселин, – она не только рассудительна, но и остра на язык.
– Еще как остра! – Фердинанд внимательно посмотрел на брата. – Но почему она у тебя?
– Конан тебе не сказал? Я нанял ее в качестве сиделки. Почему от моего дурного настроения должны страдать все слуги? Ведь в моем распоряжении та, из-за которой я проведу в заточении три недели…
– Гром и молния! Я-то думал, он шутит.
– Нет-нет, какие шутки? Знакомься – Джейн Инглби. Но советую соблюдать осторожность, если захочешь обратиться к ней вновь. Она настаивает, чтобы ее называли не иначе, как мисс Инглби.
Джоселин полагал, что Джейн сделает реверанс и брат тут же даст волю гневу. Не приходилось сомневаться; лорду Фердинанду Дадли прежде никогда не представляли служанку.
Джейн Инглби грациозно поклонилась. Фердинанд вспыхнул… и тоже отвесил поклон, при этом вид у него был довольно нелепый.
– Послушай, Трешем, ты, случайно, не повредился умом?
– Мне показалось, – проговорил Джоселин, держась за голову, – что ты собрался уходить. Хочу напоследок дать тебе совет, хотя ты его и не заслужил. Оставь Форбсов мне. Они ищут ссоры со мной, а не с тобой.
– Мерзавцы! Лучше бы они как следует отшлепали свою сестрицу. Не понимаю, как тебя угораздило с ней связаться…
– Довольно! – перебил Джоселин. – Не следует говорить об этом в присутствии… – Он чуть было не сказал – «в присутствии дамы». – В общем, я не обязан перед тобой отчитываться. Всего доброго. Да, будь так любезен, пришли ко мне Хокинса. Я дам ему знать, что сегодня не желаю никого принимать. Кажется, еще немного, и моя голова взорвется, а мозги разлетятся по всему дому.
Лорд Фердинанд вышел. Через несколько минут в библиотеку зашел дворецкий.
– Прошу прощения, ваша светлость, – заговорил он в смущении, но Джоселин поднял руку, и дворецкий умолк.
– Я понимаю, Хокинс, что леди Хейуорд и лорда Фердинанда и пушкой не остановишь, если уж они решили прорваться ко мне. Но больше никого на сегодня. Даже если сам принц-регент надумает почтить меня визитом. Надеюсь, вам понятно?
– Да, ваша светлость. – Дворецкий поклонился и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
Джоселин вздохнул:
– А теперь, мисс Инглби, подойдите и сядьте вот здесь. Так как вы намерены развлекать меня в ближайшие три недели? На то, чтобы продумать ответ, у вас было времени более чем достаточно.
– Я знаю многие карточные игры, – сообщила Джейн. – Но на деньги играть не буду. – Одна из заповедей ее родителей гласила: при игре в карты никогда не поднимать ставки выше чем пенни за вист. К тому же общая сумма проигрыша не должна была превышать полкроны. Если эти деньги – два шиллинга и шесть пенсов – проиграны, следовало прекратить игру. – Ведь у меня все равно нет денег, на которые я могла бы играть. Смею предположить, что вы не получите удовольствия от такой игры.
– Весьма разумное предположение. А в шахматы вы играете?
– Нет. – Отец Джейн играл в шахматы, но имел странное предубеждение – почему-то считал шахматы совершенно не женской игрой. Всякий раз, когда дочь просила научить ее играть, он отвечал, что шахматы – исключительно мужское занятие. И с каждым отказом желание научиться играть становилось все сильнее. – Я не училась, – со вздохом добавила девушка.
Джоселин в задумчивости проговорил:
– Интересно, а читать вы умеете?
– Разумеется, умею.
За кого он ее принимает? Слишком поздно Джейн спохватилась, вспомнив, за кого себя выдает.
– Да-да, конечно, – кивнул герцог. – Полагаю, и почерк у вас неплохой. Так что это был за приют, мисс Инглби?
– Я вам сказала, очень неплохой.
Герцог бросил на девушку недоверчивый взгляд, но тему развивать не стал.
– А что еще вы умеете делать? Чем вы могли бы меня развлечь?
– Разве в этом заключаются обязанности сиделки? В том, чтобы развлекать больного?
– Обязанности моей сиделки будут заключаться в том, что я прикажу ей делать.
Он оглядел Джейн с головы до пят, и у нее возникло ощущение, что ее раздели.
– Вы же не станете двадцать четыре часа в сутки непрерывно менять мне повязки и приподнимать мою ногу, не так ли?
– Не стану, ваша светлость.
– И тем не менее вы живете у меня. К тому же я выплачиваю вам весьма приличное жалованье. Неужели вам не хочется немного меня развлечь?
– Думаю, вскоре вам наскучит то, что я могу предложить. Джоселин усмехнулся. Он вертел в руках лорнет, однако не поднимал его к глазам.
– Полагаете, наскучит? Не уверен. Снимите чепец, мисс Инглби. Ваш чепец оскорбляет мой вкус. Он не только безобразен, но и старит вас на добрый десяток лет. Кстати, сколько вам лет?
– Не думаю, ваша светлость, что мой возраст – это то, что должно вас интересовать. Предпочитаю не снимать чепец.
– Неужели? – Герцог приподнял бровь и сразу стал пугающе высокомерным. – Снимите его.
Джейн поняла, что упрямиться бессмысленно. Она раньше никогда не носила чепцов и сейчас надела его лишь для того, чтобы скрыть свои волосы – они сразу же бросались в глаза. Джейн развязала ленты под подбородком и сняла чепец. Держа его в руках, она терпеливо ждала, когда герцог вдоволь насмотрится на ее волосы.
– Должен признать, – проговорил он наконец, – что волосы – ваше истинное богатство. Но напрасно вы их так безжалостно туго заплетаете и укладываете на затылке. Почему вы их так упорно пытались спрятать? Вы боитесь меня, мисс Инглби? Вас напугала моя репутация?
– Я ничего не знаю о вашей репутации. Хотя нетрудно догадаться, какова она.
– Вчера меня вызвали на дуэль из-за того, что у меня были определенные отношения с замужней дамой. И эта дуэль была не первой. Я беспринципен и весьма опасен.
– И вы этим гордитесь?
Герцог криво усмехнулся. Впрочем, его усмешку вполне можно было бы принять за гримасу гнева.
– Но кое-какие принципы у меня все же имеются. Я никогда не позволю себе соблазнить служанку. Или другую женщину, находящуюся у меня в доме. И не уложу женщину в постель, если она сама этого не захочет. Я избавил вас от страха?
– Полностью. Тем более что я могу быть любой из перечисленных вами женщин.
– Но я готов горы свернуть, чтобы увидеть вас с распущенными волосами, – пробормотал Джоселин.
* * *
Лилипуты копошились возле человека-горы, тщательно связывая беднягу.
