– Джоселин, тебе же было всего шестнадцать… Любой бы на твоем месте поддался искушению, уверяю тебя. Ты ни в чем не виноват и не должен себя винить. То, что с тобой случилось, – это вовсе не доказательство испорченности.
– Чтобы доказать свою испорченность, мне потребовалось еще несколько лет.
– Джоселин… – Он чувствовал, что она теребит пуговицу его жилета. – Джоселин, если когда-нибудь у тебя будет сын, ты сделаешь с ним такое? Уложишь его в постель своей любовницы?
Джоселин прикрыл глаза, представляя подобную сцену – своего сына и любовницу, лежащих в постели.
– Я бы скорее вырвал у себя сердце, – проговорил он, взглянув на Джейн.
– Значит, ты не такой, как твой отец, и не такой, как твой дед. Ты – сам по себе. Ты был наивным и доверчивым юношей, лучшие чувства которого жестоко подавлялись. Тебя соблазнили и предали, вот и все, Джоселин. Ты до сих пор подчиняешься чужой воле и казнишь себя за несуществующие грехи. Но большая часть жизни еще впереди, Джоселин, так что не все потеряно.
– В тот день я потерял отца. А вскоре после этого, приехав в Лондон, потерял и мать, потому что узнал о ней правду.
– Все это очень грустно, – пробормотала Джейн. – Но ты, Джоселин, должен простить их, ведь они были так воспитаны. Кто знает, какие демоны терзали их души? Пойми, твои родители – они такие же люди, как и мы, и им, как и всем нам, присущи слабости.
Джоселин машинально поглаживал ее по волосам.
– Джейн, откуда в тебе столько мудрости? Немного помолчав, она ответила:
– Всегда проще говорить о чужой жизни – смотришь на человека и видишь узор, повторяющий фрагменты орнамента. Надо только присмотреться – и увидишь закономерности. Непременно увидишь, если захочешь, если тебе этот человек небезразличен.
– Значит, я тебе небезразличен, Джейн? – спросил он, целуя ее в висок. – Я тебе не противен? Не противен даже сейчас, когда ты узнала все эти мерзкие подробности?
– Нет, Джоселин, ты мне небезразличен.
И эти простые слова словно прорвали плотину его сдержанности. Герцог не сознавал, что плачет, пока не почувствовал, что волосы Джейн стали влажными от его слез. Он хотел отстраниться, но Джейн обняла его за шею и крепко прижала к груди. Джоселин всхлипывал, даже не скрывай своей слабости. Наконец, успокоившись, отыскал в кармане платок и высморкался.
– Проклятие, Джейн, – пробормотал он вполголоса.
– Скажи, Джоселин, у тебя остались хоть какие-то приятные воспоминания об отце?
– Приятные? Едва ли!
Но уже в следующее мгновение ему вспомнился эпизод: отец учил их с Фердинандом верховой езде, а потом играл с ними в крикет.
– Он играл с нами в крикет, хотя мы едва удерживали в руках биты. Не думаю, что ему было интересно с нами играть.
– Не забывай такие эпизоды. Постарайся припомнить еще – что-нибудь. Твой отец не был чудовищем, Джоселин. Разумеется, он не был приятным человеком. Не думаю, что он мог бы мне понравиться. Но чудовищем он тоже не был, поверь. Предавая тебя, он думал, что делает нечто совершенно необходимое для твоего воспитания.
Джоселин снова поцеловал ее в висок, а потом они долго сидели молча, сидели, прижавшись друг к другу.
Ему с трудом верилось, что он смог наконец вызвать к жизни эти воспоминания. Что смог поделиться ими с женщиной – со своей любовницей. Но сейчас, выговорившись, он почувствовал огромное облегчение. Теперь он уже по-другому относился к этим давним событиям. И даже к отцу относился не так, как прежде, во всяком случае, не презирал его.
С улыбкой взглянув на Джейн, герцог проговорил:
– Не следует хранить скелеты в шкафу. Но у тебя, конечно же, нет столь ужасных воспоминаний, не так ли?
Джейн довольно долго молчала. Наконец отрицательно покачала головой;
– Нет, никаких.
– Может, пойдем в спальню? – предложил Джоселин. – Ляжем в постель, чтобы выспаться. Помнится, прошлой ночью мы слишком утомились. Давай сегодня просто поспим, а?
– Давай.
Джоселин едва не рассмеялся. Он шел в спальню со своей любовницей лишь для того, чтобы поспать. Отец, верно, перевернулся в гробу.
Глава 18
На следующее утро Джоселин, как обычно, отправился прямо домой, чтобы принять ванну и переодеться перед тем, как поехать в парк на прогулку, а затем в клуб. Но на этот раз Хокинс дожидался хозяина – он тотчас же сообщил, что мистер Куинси просил принять его как можно скорее.
– Через полчаса я жду его в библиотеке, – сказал Джоселин. – И пришли ко мне Бернарда. Скажи ему, пусть принесет горячую воду и бритвенный прибор, вот и все.
Когда Куинси вошел в библиотеку, герцог уже ждал его.
– Я слушаю, Майкл. – Он приветствовал секретаря кивком. – Что, Актон перестал приносить доход?
– У нас посетитель, ваша светлость. Он уже два часа дожидается на кухне. Отказывается уходить.
– В самом деле? – нахмурился герцог. – Разве в доме не хватает слуг? Неужели никто не мог выставить этого субъекта за дверь? – Выходит, я сам должен его выпроваживать? Для этого вы хотели меня видеть?
– Его интересует мисс Инглби, ваша светлость.
Джоселин замер:
– Мисс Инглби?
– Это сыщик, ваша светлость.
Джоселин в изумлении уставился на секретаря.
– Хокинс попросил меня ответить на его вопросы, – продолжал Куинси. – Я сказал, что ничего не знаю о мисс Инглби. Тогда он заявил, что дождется вас. Когда же я сообщил, что ждать придется долго, может, неделю или две, прежде чем вы найдете время для разговора с ним, он сказал, что у него хватит терпения и на месяц. Он на кухне, ваша светлость, и уходить не собирается.
– Если он интересуется мисс Инглби, – пробормотал герцог, – то лучше нам с ним пообщаться, Майкл.
* * *
Мику было не по себе. Ведь ему очень редко – разумеется, лишь по долгу службы – приходилось заглядывать в такие дома, как этот. По правде говоря, он побаивался аристократов. А хозяина этого особняка побаивались даже многие аристократы.
Но сыщик чуял, что наконец-то напал на след. Было очевидно, что все слуги врали. Все они, глядя в сторону, утверждали, что никакой мисс Инглби в глаза не видели. Лгал даже секретарь, которого Мик, к стыду своему, сначала принял за самого герцога Трешема – с таким высокомерием он держался.
Мик сразу же понял, что все эти люди лгут. И понял, почему лгут. Не потому, что они старались защитить беглянку, а лишь потому, что дорожили местом. Очевидно, хозяин приказал им помалкивать. Возможно, молчание – одно из главных условий их службы у герцога. Но Мик Боуден терпеливо ждал – он уважал неписаные правила и уважал тех, кто их неукоснительно соблюдает.
