– Полагаю, – проговорил виконт холодно и надменно, как при первом знакомстве, – это тот, кого вы любили?
– Да, – кивнула она, потупившись.
Теперь следовало бы все ему рассказать. Очевидно, он считает, что Брюс – это мужчина. Но как можно рассказать этому равнодушному чужому человеку о своей самой сокровенной любви? Она почувствовала, что глаза ее затуманились, и поняла, что они наполнены слезами.
Какое унижение.
– Я не властен над вашими прошлыми привязанностями. Только над настоящими и будущими. Впрочем, я не уверен, что смогу когда-либо властвовать над вами. Но хотя бы верности я имею право потребовать, Кэтрин. Думаю, что нельзя приказать себе забыть прошлую любовь, но вы должны понять, что это – в прошлом, что я не стану поощрять оплакивание прошлого.
Ее охватила ненависть – ненависть к нему. – Вы злой и жестокий человек, – прошипела она. Отчасти она сознавала, что несправедлива к нему, что он не правильно ее понял и следует все ему объяснить. Но ей стало так больно, что она не могла быть справедливой. – Я вышла за вас потому, что вы не оставили мне выбора. Я буду вам верна и предана до конца дней своих, если вам это нужно. Но сердца моего вы не получите, милорд. Мое сердце – все без остатка – принадлежит Брюсу навсегда.
Она вскочила и выбежала из гостиной. О да, она ужасно несправедлива – и знает это. Ну и пусть. Если ему угодно разыгрывать из себя деспотичного владыку и хозяина, она станет бороться с ним любым оружием, имеющимся в ее распоряжении.
И все-таки Кэтрин надеялась, что виконт бросится за ней вдогонку. Тщетно надеялась. А перепуганный Тоби трусил следом. Она направилась к лестнице, рассчитывая, что сумеет найти дорогу в свои апартаменты.
Глава 17
В гостиной стояло пианино. Хотя последние десять лет на нем играли нечасто, инструмент всегда был хорошо настроен. После обеда виконт попросил жену поиграть, и она, тотчас согласившись, просидела за пианино более часа. Вероятно, думал виконт, она испытывает такое же облегчение, как и он, когда имеет возможность чем-то заняться и уклониться от необходимости поддерживать разговор. Хотя за обедом все шло хорошо. Кажется, они вполне могут ужиться, если не будут касаться личных дел.
Кэтрин играла, а муж сидел и смотрел на нее. На ней было бледно-голубое вечернее платье – не новое, не модное и не вычурное. Волосы она уложила, как обычно, – узлом на затылке, хотя он позаботился, чтобы у нее была горничная, помогающая ей одеваться и причесываться. Но она осталась самой собой – прежней Кэтрин. Сначала она смущалась, хотя играла без ошибок. Но потом словно растворилась в музыке, как это было в музыкальной гостиной Клода в то давнее утро… Она могла бы быть профессиональной пианисткой, думал виконт.
Как странно, что она здесь, в Стрэттоне, вместе с ним. Тогда, в Боудли, она очаровала его, прекрасная, соблазнительная и недоступная миссис Уинтерс. Он пылал страстью. И твердо решил завоевать ее. Потому и не пожелал принять ее “нет” за ответ. И вот она здесь, с ним, в его доме, – его жена, виконтесса Роули.
Еще более странно, что по временам он торжествовал, даже ликовал, а ведь для торжества – тем более ликования – не было совершенно никаких оснований. Их брак всего лишь видимость. Она любила и всегда будет любить человека по имени Брюс. Он даже поймал себя на том, что пытается вспомнить: есть ли среди его знакомых человек с таким именем? Однако не вспомнил. Как это она сказала? Целиком и без остатка? Он нахмурился.
"Мое сердце – все без остатка – принадлежит Брюсу навсегда”.
А потом произнесла эту свою речь, назвав его злым и жестоким человеком. И все потому, что он посоветовал ей выбросить прошлое из головы и заменить его настоящим. Неужели это жестокость?
Она, когда выбежала из гостиной, должна была почувствовать, что он очень ею недоволен, – и она это почувствовала. Ему, однако, лучше не стало. Ему было больно. Хотя и не хотелось признавать, что она способна причинить ему боль.
Тоби, уже давно стоявший у табурета, виляя хвостом, решил, что существует более простой способ привлечь к себе внимание хозяйки. Он запрыгнул ей на колени и уткнулся носом в локоть.
– Тоби… – Она перестала играть и засмеялась. – Ты совершенно не уважаешь Моцарта. Наверное, ты не привык к такому сопернику? Видимо, тебе нужно выйти погулять.
Виконт встал и подошел к пианино. Она подняла на него глаза, которые все еще смеялись. И он не сказал того, что хотел сказать. Он хотел сообщить жене, что в доме достаточно слуг, чтобы выгулять собаку в любое время, когда это потребуется, и что виконтесса Роули не должна быть на побегушках у какого-то избалованного пса.
– Может, мы пойдем вместе прогуляться? – спросил он. – День был погожий – интересно, столь же приятен вечер? – На самом деле ему хотелось выяснить: как быстро он станет для прислуги предметом насмешек? Однако, решив проявить характер, он сурово проговорил:
– Вон отсюда, сэр. В вашем новом доме вы будете видеть мебель только на уровне пола. Ясно?
Но Тоби уже прыгал у его ног и взволнованно повизгивал. А Кэтрин снова засмеялась.
– Вы произнесли слово “прогуляться” в его присутствии, – пояснила она. – Это необдуманно. Виконт нахмурился, глядя на Тоби.
– Сидеть! – приказал он.
Тоби сел и уставился на него неподвижными настороженными глазами.
– Вот что значит офицерская выучка, – сказала Кэтрин, продолжая смеяться. – Я никогда не могла этого добиться.
Вскоре они вышли на террасу. Она взяла мужа под руку, и супруги медленно пошли вокруг дома. Кэтрин с любопытством осматривала дом и парк. Ночь была ясная, лунная и совсем не холодная. Тоби носился по лужайкам и обнюхивал деревья – знакомился с новой территорией.
"Когда вернемся, – думал виконт, – пора будет ложиться спать”. Первая ночь дома. Ночь, которая станет... образцом для всех ночей в будущем, судя по всему. Проведет ли он эту ночь в своей постели? И хочет ли он такого брака – брака, который является видимостью?
Даже думать об этом смешно. Она его жена.
Он возжелал ее с первого же взгляда. Кроме того, у него ведь имеются определенные потребности… С какой же стати ему удовлетворять эти потребности на стороне? К тому же он, возможно, к сожалению, полагает, что в браке нужно хранить верность. Да и глупо вести холостяцкую жизнь, состоя в браке. Он не монах.
Следует ли стеснять себя только потому, что она все еще любит человека из прошлого?
Подойдя к углу дома, виконт остановился. Здесь находилась аллея, обрамленная розами, – любимое место его матери.
– Кэтрин, – проговорил он, – почему вы плакали? Нелепый вопрос. Он намеревался начать совсем не с него. Он с удовольствием забыл бы ту ночь и свое унижение.
Она стояла, молча глядя на него. Боже, как она хороша – ее золотистые волосы казались в лунном свете скорее серебряными. По ее глазам он понял: Кэтрин знает, о чем идет речь.
