Ей даже почудилось, что защита оставит ее и она останется одна среди враждебной толпы, выставленная на всеобщее обозрение. Но конечно, то был глупый страх. Рука Рекса по-прежнему удерживала ее руку. С другой стороны под руку ее держала Дафна, болтавшая безостановочно. Рядом с ней находился Клейтон – крупная фигура которого действовала странно успокоительно. Вставив в глаз монокль, он внезапно стал похож на грозного воина-защитника.
– Мне нравится, когда Клей пользуется моноклем, – весело сказала Дафна. – Вид у него сразу становится таким внушительным. Впервые я заметила его именно тогда, когда он навел на меня монокль.
Не прошло и получаса, как я его отчитала за это. После чего влюбилась – даже меньше чем через полчаса. – Она весело рассмеялась. Кэтрин тоже рассмеялась.
Хэрри на минуту отошел от них и тут же вернулся с неким юным джентльменом, который казался даже моложе своего товарища из-за волос цвета морковки, невероятно высокого кружевного воротника сорочки и алого румянца. Юношу представили Кэтрин.
– К-как вы п-поживаете, леди К-кэтрин, – проговорил он. – Оч-чень рад познакомиться. Я не знал, что у Х-хэрри есть сестра, и такая красивая, если вы не со-сочтете мои слова з-за дерзость.
Кэтрин приветливо улыбнулась сэру Катберту Смолли, и тот углубился в детальное, научно-утомительное обсуждение погоды, а Хэрри усмехался и подмигивал сестре из-за плеча друга.
Потом появились еще три джентльмена. Судя по всему, лорд Пелхэм, мистер Гаскойн и граф Хэверфорд только что прибыли. Каждый, беря руку Кэтрин, склонялся в почтительном поклоне. Лорд Хэверфорд поднес ее руку к губам. И все пригласили на танец. То же сделал и сэр Катберт.
Конечно, все это было продумано заранее. Идеи давал Рекс, а Хэрри помогал. Но она чувствовала глубокую благодарность ко всем этим людям. Она все еще не была уверена, что окружающие – когда пройдет первое потрясение – не предпримут каких-либо коллективных действий, чтобы избавить общество от ее оскорбительного присутствия. Но с каждым мгновением такой оборот дела становился все менее вероятным. Ее окружал настоящий бастион из влиятельных друзей.
Из надежных мужчин, исключая Дафну. Вдруг между Клейтоном и мистером Гаскойном проскользнула хорошенькая пухленькая светловолосая леди, одетая в бледно-розовое платье, которое, увы, придавало ее лицу желтоватый оттенок. Леди внимательно посмотрела на Кэтрин, потом испустила нечто похожее на писк:
– Кэти! Это ты! Кэти, я думала, ты умерла!
Она бросилась к Кэтрин, они обнялись, улыбаясь друг Другу.
– Я не умерла, Эльси, – сказала Кэтрин. – Уверяю тебя, я очень даже живая. Как я рада видеть тебя! – И знать, что по крайней мере одна из самых любимых и закадычных подруг юности не собирается рвать с ней.
– Добрый вечер, леди Уизерфорд, – проговорил Рекс.
– Эльси? – Кэтрин стиснула руки подруги. – Леди Уизерфорд?
– Ну да. – Эльси вспыхнула густым румянцем, ужасно не гармонирующим с цветом ее платья. – Обнаружилось, что я вовсе не ненавижу Руди так сильно, как мне казалось. На самом деле... ну да не важно. Я вышла за него замуж пять лет назад. У нас двое сыновей.
А это, разумеется, сам лорд Уизерфорд, над которым Кэтрин и Эльси частенько посмеивались, будучи девочками, называя его – прозвище придумала Эльси – чудом без подбородка. Но он всегда держался с достоинством, вполне восполнявшим отсутствие оного. Супруг Эльси отвесил общий поклон. Но он не взял жену за руку, как могло случиться, и не увлек ее решительно на другой конец зала. Он завел разговор с Клейтоном и лордом Пелхэмом, судя по всему, о клетчатых тканях, введенных в моду Таттерсолем, торговцем лошадьми. Кэтрин не могла расслышать точнее, потому что Эльси и Дафна вступили в соревнование – кто сумеет болтать оживленнее?
Наконец начались танцы. Бал открывался кадрилью, которую Кэтрин танцевала с мужем. Дафна и Клейтон, Эльси и лорд Уизерфорд танцевали рядом с ними. Никто из танцевавших поблизости не удалился от них, когда Кэтрин начала танцевать. Никто не попросил оркестрантов прекратить игру и не потребовал, чтобы Кэтрин прервала танец, ушла из зала и покинула этот дом.
"Кажется, нам все удалось, как выразился Рекс”. Она посмотрела ему в глаза, улыбнулась – и со смущением заметила, что взгляд его выражает восхищение, такое же, как в Боудли, и еще нечто большее, чем восхищение. Что то похожее на любовь. Разумеется, он притворялся – для публики, точно так же, как часто называл ее “любовь моя”, когда его могли слышать другие. Но все равно от этого взгляда ей стало теплее.
А может быть, взгляд этот вовсе и не был притворством? Ведь вчера ночью, когда они ласкали друг друга, их никто не видел. Но ласки эти изменились. Он ласкал ее не только умело, как всегда, не только стараясь доставить ей такое же наслаждение, какое испытывал сам, – в его ласках появилась нежность. Она в этом не сомневалась, даже несмотря на то что он ласкал ее молча, а потом она уснула так быстро, что они просто не успели обменяться даже несколькими словами.
Он что-то к ней чувствует. Он женился на ней вынужденно, подчиняясь чувству долга, позже – осознанию своей вины. Но она уверена, что нравится ему немного иначе, чем вначале. Это уже кое-что. Если только им удастся осуществить сегодня вечером свой дерзкий, отчаянный план, возможно, их брак и превратится в удачный.
Дай-то Бог!
Он танцует хорошо. Она даже забыла об остальных трех парах, находящихся рядом, – казалось, что они танцуют наедине. Она вспомнила о бале в Боудли-Хаусе, когда они дважды танцевали вальс: одни раз – в зале, другой – в музыкальной гостиной. Мучительные воспоминания о сладостных и о первых горестных моментах. Сегодня он удивительно красив, костюм его выдержан в коричневых и тускло-золотых тонах – под стать ее платью из золотистого атласа. Она заставила себя успокоиться и погрузиться в веселье бала.
Роули чувствовал, что напряжение постепенно спадает. Судя по всему, по крайней мере сегодня вечером их не ждут крупные, неприятности. Те мгновения, когда могло произойти что-то неприятное – когда они входили в дом и подошли к хозяевам, выстояв в веренице гостей, а потом оказались в бальном зале, – все эти опасные мгновения позади. Сейчас никто не собирается устраивать сцены.
Любопытно, чувствовала ли Кэтрин его страх. Он боялся не только того, что она может не выдержать напряжения. Случись это, и она, вероятно, никогда не оправилась бы. Но он все же верил в нее, помня, с каким спокойным достоинством она держалась при более сложных обстоятельствах в Боудли. Но чего он действительно боялся – так это каких-то публичных оскорблений, от которых он не смог бы ее оградить. Он никогда не простил бы себе такого. Это тоже могло оказаться совершенно непоправимым, могло бы перечеркнуть все ее будущее, и его, и будущее их детей.
Конечно, еще не все обошлось. Хорошее воспитание не позволит устроить сцену на глазах у всего общества, но завтра они оба могут оказаться изгоями. Возможно, что они не получат больше никаких приглашений. С завтрашнего утра их не будут замечать и узнавать в театрах, в парке, в модных лавках на Бонд-стрит или Оксфорд-стрит. Только завтрашний день даст окончательный ответ.
