Она помедлила, воткнула иголку с ниткой в ткань и отложила работу в сторону. Потом встала. Она так тяжело налегала на его руку, пока он медленно вел ее наверх, что ему стало ясно, как она измучена.
– Завтра утром я пошлю за Райдером, – сказал он. – Посмотрим, чем он сумеет помочь вам. Так продолжаться больше не может.
Она даже не стала возражать против его последнего довода. Голова ее бессильно моталась из стороны в сторону у его плеча. Это его встревожило. Войдя в ее туалетную комнату, он усадил ее в кресло и дернул за сонетку, чтобы вызвать горничную. Потом присел на корточки рядом с ее креслом.
– Это сделал с вами я. Мужчина в таких случаях отделывается легко, не правда ли? Но я готов снять с ваших плеч любое бремя, кроме этого. Я постараюсь быть хорошим мужем. Может быть, нам удастся притереться друг к другу, если мы постараемся.
– Может быть… – Она смотрела ему в глаза. Впервые Майра не стала с ним спорить.
Он по очереди поднес ее руки к губам, а потом отпустил их и встал, потому что пришла горничная.
– Доброй ночи, – пожелал он жене.
Он спустился вниз, чтобы докончить письмо к Хелен, но не сумел сделать этого и вскоре отправился спать. Раздевшись в своей туалетной комнате, он накинул халат поверх ночной рубашки и встал у окна полутемной спальни, глядя в ночную тьму.
Не о такой ночи после свадьбы мечтают мужчины. И не о таком супружестве. И, тем не мкнее, все случилось именно так. А во время брачной церемонии ему стало ясно: произнося свою часть брачных обетов, он говорил совершенно искренне. Он слышал, что церковный обряд – жалкий фарс, что жениха и невесту заставляют произносить торжественные и смешные обеты, соблюдать которые никто из них не собирается. Он понял, что должен будет соблюдать их.
Мысль эта его не обрадовала. Он почувствовал, что в этот день обрек себя на безрадостную жизнь.
А ведь когда-то счастье и Майра казались синонимами. Она словно была создана для счастья: гибкая и красивая, пусть по общепринятым меркам даже и не слишком хорошенькая, пышущая здоровьем, энергией и бодростью. Она с презрением отнеслась к старинной вражде, которая не позволяла им сблизиться, и к светским приличиям, которые вынуждали ее постоянно оставаться в поле зрения приставленной к ней женщины. Она пренебрегала правилами поведения, приличествующими леди, согласно которым ее волосы должны быть подобраны и заколоты, ноги – обуты в чулки и высокие башмаки, а ходить следует только чинно. Он так и видел ее бегущей по холму над водопадом, в ее руках его шляпа, а сам он догоняет ее, чтобы отобрать шляпу; видел затем, как она кружится босиком на песке пляжа, раскинув руки, обратив лицо к солнцу, или сидит в ложбинке наверху утеса, обняв колени, глядя на море и размышляя, как живут люди в других краях и странах. И она часто смеется. И с жаром целует его и улыбается в ответ на его слишком торжественные заверения в любви.
Трудно, почти невозможно поверить; что это та же самая женщина, которую он оставил сидящей в кресле в туалетной комнате рядом с его туалетной. И только ноющая боль в сердце подтверждала: да, это она. А виноват в этой перемене он.
– Майра… – прошептал он, но звук собственного голоса испугал и как-то смутил его. И, закрыв глаза, он прижался лбом к оконному стеклу.
* * *
То была незнакомая комната в незнакомом доме – большая, с высоким потолком, теплая. Кровать была широкая и удобная. Все было гораздо пышнее, чем у нее дома, то есть там, где прежде был ее дом. Но уснуть она не могла.
Интересно, а где же он, где его комнаты? Рядом? Или он предпочел расположиться как можно дальше от нее?
Целый день она вела себя просто отвратительно. И сама себя не понимала. Он пытался держаться вежливо, даже дружелюбно. А она все переворачивала, то и дело перечила ему. Она вела себя как испорченный ребенок. И не могла остановиться. Но ведь они женаты. И не может же она продолжать в том же духе всю жизнь.
Она потрогала гладкое золотое кольцо у себя на пальце. Они действительно женаты – она и Кеннет. Осуществилась ее самая заветная девическая мечта. Он, конечно же, самый красивый человек в целом мире! Так думала она когда-то, так думает и теперь.
Завтра она постарается вести себя лучше, вежливее. Не существует настолько безнадежного супружества, чтобы его нельзя было сделать приемлемым, попытавшись быть хотя бы вежливой. Если, конечно, мужчина не отъявленный грубиян либо тип с порочными наклонностями. Ни то, ни другое сюда не относится. Завтра она постарается.
Она никак не могла уснуть. Комната словно наклонялась под опущенными веками, вызывая хорошо знакомую тошноту, в голове стучало, а живот сводило, причиняя ощущение неудобства и даже боли. Интересно, думала она, может быть, теперь, когда все волнения, неопределенность, тайны и признания позади, может быть, теперь ее беременность будет протекать легче? Интересно, сможет ли мистер Райдер как-то помочь ей? Ах, как это будет стыдно – признаться ему во всем, позволить ему осмотреть себя. Заподозрили ли истину Хэрриет и миссис Финли-Ивенс? Странно, если это не так. Она чувствовала страшную усталость. Ей казалось, что она могла бы проспать неделю – если бы только удалось задремать.
Потом она проснулась, с трудом выбираясь из кошмара, от которого ее кинуло в жар и в пот, освобождаясь из когтей, вцепившихся в нее и рвущих ее тело. Она лежала, уставившись на полог, висящий над кроватью, и громко дышала ртом. Значит, не все из случившегося ей приснилось. Она лежала не шевелясь, закрыв глаза, пытаясь успокоиться. И это ей почти удалось сделать, а потом все началось сначала.
Рядом с кроватью был шнурок звонка. Еще один был в ее туалетной. Она забыла и том, и о другом. Босиком она дотащилась до двери спальни и распахнула ее. Но где Кеннет? Дом ей совершенно незнаком. Все здесь ей незнакомо.
– Кеннет, – позвала она, наполнив легкие воздухом.
Кеннет!
Она прислонилась к косяку; где-то рядом отворилась дверь – и вот уже ей на плечи легли чьи-то руки и притянули ее к теплому шелку халата. Она спрятала лицо у него на груди, пытаясь проникнуться его спокойствием.
– Что? – спрашивал он. – Что случилось?
– Не знаю, – отвечала она. Но все началось снова, и она уцепилась за него и застонала:
– Кеннет…
– Боже мой! – Он поднял ее на руки и отнес на кровать. Но она в страхе обхватила его шею.
– Не оставляйте меня, – умоляла она, – прошу вас!
Прошу вас!
Он обнял ее, склонил к ней голову.
– Майра, – снова и снова повторял он. – Майра, любимая моя!..
Наверное, он потянул за шнурок сонетки. В комнате оказался кто-то еще, со свечой в руке. Кому-то Кеннет приказал немедленно послать за врачом и велел передать, что дело не терпит отлагательства. Кеннет говорил тем же голосом, каким, наверное, отдавал приказы на войне, подумала она. А потом ее снова скрутила боль.
