– Такой чудесный молодой человек! – сказала тетушка Эстер. – И наш родной племянник, Маргарет! Наш единственный оставшийся в живых родственник, не считая нас самих.
– И волосы у него, как у бедняжки Дорис, – откликнулась тетушка Маргарет. – Какие красивые светлые кудри у нашего милого Джеральда! И улыбка – как у Дорис. И ее доброе сердце.
Он отправился прямо в Лондон, хоть и сделал остановку в Йорке, чтобы выбрать Присс подарок. Ему хотелось как можно скорее с ней увидеться. Ему хотелось бы привезти ей весь мир, а в придачу – солнце, луну и звезды. Но интуиция подсказывала, что ему не следует делать ей слишком дорогого подарка. Что-то скромное и изящное будет больше похоже на подарок любящего человека.
Казалось, серьги были сделаны специально для нее, они подходили к ее браслету. По пути домой он вынул их из кармана и помечтал о том, как будет сидеть рядом с ней, когда она станет разворачивать сверток. Он возьмет их у нее из рук и сам вденет ей в уши, поцеловав при этом оба уха, а потом поцелует ее в губы.
Он расскажет ей про свою мать. Ему хочется, чтобы она узнала про его мать.
Но, вернувшись в Лондон, он не без сожаления обнаружил, что характер человека не меняется в один день. Находясь вдали от нее, он вполне мог мечтать о том, что будет говорить и делать. Но у него всегда были трудности со словами. И непросто складывались связи с другими людьми. Пережитые им в детстве и юности отношения в семье, связанные с матерью, отцом и Элен, приучили его относиться к людям с подозрением и недоверием.
И в данном случае обстоятельства сложились против него. Он набросал ей записку утром, после позднего возвращения в Лондон, а потом каким-то образом оказался вовлеченным в недоразумение, которое привело к тому, что ему пришлось сопровождать мисс Раш в театр в ложу Бендлтонов. Было уже одиннадцать часов, когда он попал к Присцилле.
А зачем мужчина может прийти к своей содержанке в одиннадцать часов вечера? Причина тому может быть только одна. Совершенно очевидно, что именно об этой причине она хотела услышать. Она стала прежней Присс – той Присс, какой была у мисс Блайд и в первые месяцы у него на содержании, пока летом он не сделал ее своей возлюбленной.
Он вглядывался в ее глаза, ища какой-то знак, какое-то подтверждение тому, что та Присс, которая его любила… конечно же, она его любила!., существовала на самом деле и по-прежнему таилась в той содержанке, которая ждала, когда он уложит ее в постель.
Но она делала и говорила только то, что ее научили говорить и делать. И та улыбка, которая всегда казалась ему такой теплой, была теперь вовсе не теплой. Она не была теплой – и не была улыбкой. Это был щит, холодный металлический щит, за которым она пряталась.
Но что пряталось за этим щитом? Он был слишком не уверен в себе, слишком плохо знал человеческую натуру – и, наверное, был слишком неискушен, чтобы осмелиться на попытку это выяснить.
И потому он позволил себе вернуться к тому ритуалу, который она начала. Он переспал с ней – и перед тем, как присоединиться к ней в постели, даже сказал, что хочет вернуться к прежнему порядку. Он воспользовался ее телом для своего удовольствия, которое оказалось и неудовольствием вовсе, а только физическим удовлетворением желания.
И он был наказан по заслугам. Она была теплой, мягкой и податливой – и совершенно пассивной. Такой, какими он любил иметь женщин раньше. Плотские утехи без человеческих отношений. Физическая близость и только. Иллюзия, что он все решает, что он господин.
Он ушел от нее в полночь – и вспомнил о подарке уже в самый последний момент. Он вручил его ей совсем не так, как собирался. Он вручил его так, словно для него это была ничего не значащая побрякушка. И она приняла его в том же духе. Она посмотрела на серьги, согласилась, что они подойдут к ее браслету, и поблагодарила его… с опозданием.
Вместо того чтобы провести ночь с Присс, как он с нетерпением планировал еще с прошлогодня, он провел ее, снова бродя по лондонским улицам и пытаясь убедить себя в том, что ему посчастливилось спастись – и что так гораздо лучше.
В конце концов, существовал его собственный характер, созданный для скучной и обыкновенной жизни, а не для любви или страсти.
Он будет выглядеть смешным, если попытается выразить свою любовь. А предмет его любви таков, что никак не может стать частью его жизни. Только в качестве его содержанки. Но она и так уже была у него на содержании. И он еще какое-то время будет иметь ее в этой роли.
А спустя какое-то время он ею пресытится. Он будет рад избавиться от нее, будет благодарить себя за то, что не сказал ей ничего такого, что заставило бы ее рассчитывать на какие-то постоянные отношения.
Они снова вернулись к прежнему образу жизни. И каждый считал, что на самом деле это не так уж плохо. Оба были рады тому, что кризис миновал и конца не наступило.
Он пришел через день после своего первого визита, но не вечером, а довольно рано днем.
– Воздух такой свежий, Присс, – сказал он, когда она легко сбежала к нему вниз по лестнице, – а небо такое синее, и под ногами столько листьев! Я пришел, чтобы отвести тебя на прогулку.
– Ой, правда, Джеральд? – воскликнула она, устремляя на него сияющий взгляд. – Мод простужена, и я со вчерашнего дня не могу выйти. Я так огорчилась и чуть было не рискнула выйти одна!
– Даже не пытайся, – проворчал он. – Если я тебя на этом поймаю, мне придется тебя отшлепать, Присс.
Но его ворчание было шутливым, и она ему улыбнулась. Не своей отработанной улыбкой, а почти ухмыляясь. И он обратил внимание на то, что она надела его серьги, хоть они и не вполне подходили для того, чтобы их носили днем и с шерстяным платьем. Даже он настолько в этих вещах разбирался.
Они прошлись по Гайд-парку, который в это время дня и в это время года был почти пустынным, шурша опавшей листвой и подбрасывая листья ногами.
– Как пара школьников! – сказала она.
Он рассказал ей про свою мать. Все без утайки. Он не собирался этого делать. Возможно, именно поэтому слова приходили к нему легко и звучали естественно.
– Бедная леди! – проговорила она, когда он замолчал. – Некоторые люди имеют в жизни так мало счастья, Джеральд! Не удивляюсь, что твоя тетушка понадеялась на счастье на небесах, где не будет несправедливости.
Да, – согласился он. – Как я жалею, что не смог сказать матери ни одного слова, Присс! Как я жалею, что не смог с ней проститься!
– Бедный Джеральд! – откликнулась она. – Но она ведь знала, каков был твой отец, и знала тебя. Думаю, она понимала, что происходит на самом деле. Может быть, она не подозревала, что твой отец сказал тебе, будто она умерла. Но она должна была знать, что ты не переставал ее любить. Она наверняка это знала, Джеральд!
Он потрепал ее по руке.
– Может быть, – согласился он. – У тебя доброе сердце, Присс. Мне сводить тебя куда-нибудь поесть бисквитов?
