– Но у вас не было детей.
– Если бы появился ребенок, Лоуренс отправил бы меня домой, он и так чувствовал себя виноватым за ту жизнь, которую мне пришлось вести. Он хотел детей, мы оба хотели, но не могли себе это позволить, пока не кончилась война. Потом я пожалела об этом. – Опустив голову, Мэри некоторое время разглядывала свои перчатки. – После смерти мужа был период – несколько недель, – когда я думала, что у меня все-таки будет его ребенок, но оказалось – нет.
– Я очень сожалею.
– Почему? – Она подняла голову. – Вы же не виноваты ни в смерти моего мужа, ни в моих обманутых надеждах.
– Мне жаль, что тебе пришлось страдать; страдание может погубить, не обязательно физически, оно может убить мечты, лишить надежды и желания жить. – Лорд Эдмонд говорил с такой убежденностью, словно все это ему было хорошо знакомо, и Мэри с некоторым удивлением взглянула на него. – С тех пор тебе никогда не хотелось выйти замуж и иметь детей?
Разговор перешел на очень личное, и Мэри с трудом могла поверить, что обсуждает это не с кем-нибудь, а с лордом Эдмондом Уэйтом. А почему, собственно, не с ним? Никто из ее круга не позволил бы себе задавать ей подобные вопросы.
– Долгое время нет, – ответила Мэри на его вопрос. – Мне почему-то казалось предательством по отношению к Лоуренсу думать о новом браке. И я начала другую жизнь, у меня появились друзья, и не было причин чувствовать себя одинокой.
– Полагаю, в ответ мне следует рассказать тебе что-нибудь из своей жизни. – Лорд Эдмонд, удобно устроившись, сидел в углу экипажа, положив одну ногу на противоположное сиденье и внимательно глядя на Мэри. – Вся загвоздка в том, что мне почти нечего рассказывать. Во всяком случае, такого, что могло бы произвести на тебя впечатление. У меня было счастливое детство.
– В самом деле? – Мэри было трудно представить лорда Эдмонда ребенком. Повернувшись к нему, она увидела, что он улыбается.
– Нас было трое мальчиков, почему же нам не быть счастливыми? Я был самым младшим и, пожалуй, подчинялся старшим братьям. Но Дик – средний брат, тот, которого я убил, – был очень добрым и не давал меня в обиду. Если Уоллес дразнил меня, он мог пристыдить его, да и любого другого, просто укоризненным взглядом. Дик был всеобщим любимцем. Спрашивай, – сказал он, увидев, что Мэри снова принялась рассматривать свои перчатки.
– И вы его убили? – Мэри взглянула прямо ему в лицо. – Вы, конечно, что-то другое имели в виду?
– О нет, именно это. Я убил его. Вот видишь, я не могу рассказать даже о своем детстве так, чтобы ты увидела во мне достойного человека. Ты хочешь знать, как это было?
– Да. – Мэри прикусила губу.
– Это произошло сразу после моего дня рождения. Мне исполнился двадцать один год. Я пил весь день и весь вечер, а наутро решил проветрить голову хорошей скачкой. Дик старался отговорить меня, убеждал, что я еще не протрезвел и могу покалечиться. – Лорд Эдмонд усмехнулся. – Но я настаивал на своем, и он поехал со мной. Надо сказать, что он-то не выпил ни капли, кроме того бокала, что поднял в честь меня за обедом. На полном скаку я взял препятствие, которое просто невозможно было преодолеть, и, смеясь, смотрел, как Дик вслед за мной готовится сделать то же самое. Он сломал шею.
Мэри явственно ощутила во рту вкус крови.
– Они не позволили бы мне присутствовать на похоронах. – Он снова усмехнулся. – Да я и не собирался туда идти. Я сразу уехал из дому и никогда больше туда не возвращался.
Это было ужасно, и Мэри не знала, что сказать, однако это было все же не так страшно, как можно было ожидать; это не было хладнокровным убийством, хотя в некотором смысле это было хуже, чем она себе представляла, – какие страдания он должен был испытывать!
– А потом пришел черед моей матери. Об этом ты тоже хочешь знать?
– Нет, если это причиняет вам боль.
– Она умерла от туберкулеза через месяц после смерти Дика, – опять усмехнувшись, пояснил лорд Эдмонд. – Зимой отец возил ее в Италию, и по возвращении они оба были убеждены, что она выздоровела. Должен признать, мать действительно выглядела лучше, но пережила Дика меньше чем на пять недель. Понимаешь, он был ее любимцем, как и всех, значит, я и ее убил.
– Вы говорите об этом почти с гордостью, словно хотите, чтобы люди видели в вас убийцу. Но ведь, строго говоря, вы никого не убивали.
– Но по всеобщему мнению, я убийца. Ах, Мэри, зачем бороться с общественным мнением? Все дело в том, что Дик был бы жив, если бы не я. И возможно, моя мать тоже не умерла бы. Из-за меня они потеряли пятнадцать лет жизни.
– Однако вы делаете вид, будто вас это не волнует, и это на протяжении всех пятнадцати лет! Почему?
– Я порвал с воспитанными и образованными людьми. – Лорд Эдмонд ухмыльнулся, и его глаза насмешливо блеснули. – Ты любишь читать и размышлять, верно? Любишь общаться с умными людьми своего круга и гордишься своей ученостью. Хотя, возможно, здесь я к тебе несправедлив, и ты не претендуешь на звание мудреца. Мэри, мудрость нельзя почерпнуть из книг.
– Мы сменили тему?
– Никоим образом. Я просто говорю, что ты не задала бы своего вопроса, если бы была чуть-чуть мудрее, чем считаешь себя.
– Но вы не отказались ни от пьянства, ни от других излишеств, которые, должно быть, и привели к несчастному случаю. Я думаю, вам следовало бы без сожаления бросить все это. Тогда вы могли бы доказать своей семье, что для вас это тоже большое горе, и помирились бы с родными.
Лорд Эдмонд только рассмеялся над ее словами.
– Неужели вам это абсолютно все равно?
– Одному я оставался верен на протяжении многих лет – своему обязательству перед Доротеей.
– Возможно, было бы лучше, если бы вы этого не делали.
– Несомненно. Мне не пришлось бы тогда носить столько лет эту тяжесть.
– Вы даже не раскаиваетесь! – с негодованием воскликнула Мэри. – А еще говорите, что хотели бы, чтобы я видела в вас достойного человека. Не вижу в вас ничего достойного, милорд!
– Нет. – Лорд Эдмонд положил одну руку на бортик ландо, а другую вытянул вдоль спинки сиденья, почти коснувшись плеча Мэри. – То есть во мне нет ничего достойного внимания. Может, все-таки ограничимся разговором о погоде?
– Пожалуй. Но вам все же следует знать, что любой интерес, который вы ко мне проявляете, совершенно неуместен. Возможно, существуют женщины, которых приводят в восхищение бестактность и наглость и которые расценивают это как признак мужественности.
– Существует много женщин, которых приводит в восхищение мой толстый кошелек и которые готовы на все ради части его содержимого. Но, Мэри, – продолжал лорд Эдмонд, не обращая внимания на то, что она покраснела и отвернулась, – ни одна из них не может сравниться с тобой в постели. Я не могу забыть той ночи и хочу, чтобы она повторилась. Я хочу заниматься с тобой любовью.
