— Бумага изготовлена на франкфуртской бумагопрядильной
фабрике «Обермюллер». Это довольно популярная марка, широко использовавшаяся в
Европе начиная с сороковых и до начала семидесятых годов 19 века. Не из дешевых
— известно, что Федор Михайлович любил хорошую бумагу. Перо стальное,
манчестерского производства. Именно такими перьями Федор Михайлович пользовался
в шестидесятые годы. Химико-структурный анализ чернил подтверждает их
аутентичность. Марка не определяется, но степень выцветания, при условии
хранения в темном месте, соответствует нужным временным параметрам. Наконец
почерк и, что тоже очень существенно, маргиналии — в нашем случае это рисунки
на полях… — Торжественная пауза, повышение голоса. — Вне всякого
сомнения это рука Федора Михайловича.
— Ура! — Николас ликующе махнул кулаком в
воздухе. — Я чувствовал!
Эксперт подняла ладонь: тише, я еще не закончила.
— Ему же принадлежит и след запачканного чернилами
пальца. Это большой палец правой руки. Оптоэлектронный преобразователь с
достаточной степенью точности определил папиллярный узор, который полностью
совпадает с другим отпечатком, в свое время обнаруженным мною на 18 странице
рукописи «Неточки Незвановой». Дерматоглифическое исследование обнаруживает
выраженную расплывчатость папилляров, характерную для эпилептиков, а как мы с
вами знаем, Федор Михайлович был подвержен этой болезни. Кроме того, берусь
утверждать, что дактилограмма принадлежит мужчине среднего возраста, вероятнее
всего, в диапазоне от сорока до пятидесяти лет. Что соответствует времени
работы над «Преступлением и наказанием», когда Федору Михайловичу было сорок
четыре года.
— Неужели по отпечатку пальца можно столько всего
определить? — поразился Ника.
— Если оттиск хороший — да. Перехожу к гипотетической
части. — Элеонора Ивановна перелистнула страницу. — Текстологический
анализ исследованного фрагмента, филологической науке совершенно неизвестного,
позволяет с большой степенью уверенности предположить, что перед нами часть
рукописи, представляющей собой сюжетно оформленный вариант художественного
произведения, которое дошло до нас в виде романа «Преступление и
наказание». — Вознаградив себя за длинное предложение глотком чая,
Моргунова продолжила. — Известно, что в начале июня 1865 года, отправляясь
за границу, Федор Михайлович предложил издателю «Санкт-Петербургских
ведомостей» Коршу и издателю «Отечественных записок» Краевскому некий роман,
который обещал закончить к октябрю. Предложение не было принято ни Коршем, ни
Краевским, и до сих пор считалось, что замысел остался неосуществленным.
Возможно, какая-то часть работы все же была выполнена, а впоследствии Федор
Михайлович использовал материалы из недоконченного романа для «Преступления и
наказания». Это версия первая. Можно предложить и иную версию, связанную со
Стелловским, нечистоплотным издателем, который тогда же, в июне 1865 года,
подписал с Федором Михайловичем «условие», то есть контракт.
— Да, я помню эту историю, — решил блеснуть
начитанностью Николас. — За небольшой аванс Достоевский обязался написать
к определенному сроку роман, а если не напишет, все права на его сочинения
надолго переходили к Стелловскому. Благодаря юной стенографистке Анне Сниткиной
писатель сумел-таки поспеть к сроку. Но ведь, насколько я помню, то был роман
«Игрок», а вовсе не «Преступление и наказание».
Вы плохо знаете биографию Федора Михайловича, — укорила
магистра истории Моргунова. — Стыдно. При чем здесь «Игрок»? Это будет
лишь осенью 1866 года, а мы говорим про лето 65-го. Федор Михайлович живет в
Висбадене, много играет на рулетке, не может расплатиться по счетам в гостинице.
Он совсем один, в ужасном положении, и всё пишет, пишет. До нас дошли записи
двух первоначальных редакций «Преступления». Первая написана от лица убийцы, в
форме его «исповеди». Сюжетная рамка второй редакции — судебный процесс над
убийцей. Мог быть и еще какой-то не дошедший до нас вариант. Ничего
фантастического в этом предположении нет. В одном из писем барона Врангеля,
близкого друга писателя, есть невнятное упоминание о том, что в
августе-сентябре Федор Михайлович пробовал что-то написать для издателя
Стелловского. В свою очередь, в письме Врангелю писатель сообщает, —
Элеонора Ивановна провела пальцем по строчкам. — «Теперь опять начну
писать роман из-под палки, то есть из нужды, наскоро. Он выйдет эффектен, но
того ли мне надобно!» А вот из другого письма, тому же адресату: «В настоящее
время я начал одну работу, за которую могу взять деньги только осенью. Успешно
и как можно скорее окончить эту работу необходимо, чтобы начать, получив
деньги, уплату долгов». И еще одна жалоба, на то же самое: «О, друг мой! Вы не
поверите, какая мука писать на заказ… Но что мне делать: у меня 15 000
долгу». — Старуха отложила страницу. — Идем далее. Сам Федор
Михайлович позднее писал барону Врангелю, что после возвращения в Петербург, в
конце ноября, когда для романа о Раскольникове было уже «много написано и
готово», он «всё сжег» и «начал сызнова», по «новому плану». А что если не
сжег? Доверять Федору Михайловичу в подобных вещах следует с осторожностью.
Например, в 1871 году, перед возвращением из длительной заграничной поездки в
Россию, он тоже писал, что сжег все черновые рукописи последних четырех лет, в
том числе оригиналы и первые редакции «Вечного мужа», «Идиота» и «Бесов».
Однако потом выяснилось, что эти записи целы. Они и сейчас хранятся в
Литературном архиве. Так, может быть, и от рукописи 1865 года что-то
сохранилось? В любом случае вам, молодой человек, невероятно повезло.
Старая ведьма ни к селу ни к городу хихикнула.
— Рукопись как документ исключительной культурной
ценности подлежит передаче, или в некоторых предусмотренных законом случаях,
продаже государству. Это если вы сможете доказать, что владеете рукописью
легальным образом — например, она досталась вам по завещанию. Но вы-то,
конечно, захотите переправить ее за границу, на аукцион. Эх, надо было взять с
вас больше. Шучу! — замахала она рукой на попытавшегося протестовать
Фандорина. — Я вам гарантировала конфиденциальность и слово сдержу. Наука,
которой я посвятила всю свою жизнь, обошлась со мной скверно, и я ничем ей не
обязана. Но вы учтите вот что. — Экспертша хитро прищурилась. — Цена
такого автографа сравнительно невелика — несколько тысяч долларов, даже если
продавать по-черному, в частные руки. Но если бы у вас на руках была вся
рукопись, тогда ого-го. Совсем другое дело.
Она выжидательно смотрела на собеседника. Даже приспустила
очки — блеснули два недобрых водянистых глаза.
— Это собственность моего клиента. — Николас
поднялся, бережно спрятал драгоценную страницу и заключение в прозрачную
папку. — Ему и решать.
Бедный Рулет, думал он. Что с ним будет? Теперь на радостях
уширяется до смерти. Как быть?
