Само собою, что раньше трех недель, может быть, Вам и не
отдам. Впрочем, может быть, отдам и раньше. Во всяком случае, сижу один. На
душе скверно (я думал, будет сквернее), а главное, стыдно Вас беспокоить; но
когда тонешь, что делать.
Адрес мой: Wiesbaden, Hotel «Victoria», a M-r Theodore
Dostoiewsky.
Ну что если Вас не будет в Баден-Бадене?
Ваш весь Ф. Достоевский.
— Глядите, шеф, тут примечание: «И. С. Тургенев выслал
пятьдесят талеров, которые Ф. М. Достоевский снова проиграл на рулетке. Долг
был возвращен лишь десять лет спустя, со скандалом». Хороши классики, а? Один
типичный жмот, другой типичный кидала.
— Не совсем типичные. Они еще великие книги
писали, — рассеянно заметил Фандорин, барабаня пальцами по столу. —
Ну-ка, включи запись. То место, где Морозов стишок читает.
Магнитофон глумливым голосишком продекламировал:
И сказал ему Му-му:
«Столько я не подниму,
Не хватает самому.
Так что, Феденька, уволь-ка,
Хочешь, дам тебе пол столько?
Но и только, но и только».
— Вот оно! Есть! — Николас стукнул секретаршу по
твердому плечу — чуть не отшиб руку. — Тут имеется в виду ответ автора
«Му-му» на просьбу из Висбадена. Требовалось разгадать, что такое «столько».
Это число 100.
— Ну и фигли? — озадаченно посмотрела на шефа
Валя. — В смысле, что это означает?
— Первый фрагмент разгадки. Тут интересно, что это
числительное. Что может начинаться с цифр? Код ячейки в камере хранения? Или
сейфа? Надо позвонить Саше, спросить, не упоминал ли отец о каком-нибудь
вокзале или банке.
Странно. Сашин телефон не отвечал. А ведь девочка жаловалась
на усталость и говорила, что никуда из дома не выйдет. Легла спать? Вроде бы
рано еще.
На душе стало неспокойно. Николас попробовал работать
дальше: несколько раз прокрутили запись до конца, совместными усилиями
восстановили всю сцену, до мельчайших подробностей — жесты Морозова, мимика,
повороты головы. Но сосредоточиться не удавалось. Дальше числа 100 продвинуться
не могли. Следующая фраза сумасшедшего была: «Потом посчитай его». Кого «его»?
И как это «посчитай»?
Фандорин еще несколько раз звонил на Саввинский, с
интервалом в пять минут. Телефон не отзывался.
— Мне это не нравится, — в конце концов не
выдержал Ника. — Давай туда съездим. Если бы Саше надо было уйти, она бы
позвонила, сказала. Она же знает, что мы тут сидим и пытаемся разгадать эту головоломку.
Поехали на метрокэбе, но за руль села Валя — она ездила по
Москве раза в два быстрее Фандорина, потому что не утруждала себя соблюдением
правил: могла погнать по встречной полосе, смело въезжала под «кирпич», а при
особенно плотной пробке не стеснялась прокатиться и по тротуару. Такая манера
езды выделялась даже на фоне привычного для Москвы автодорожного хамства, и
обычно Ника жестоко ругал свою помощницу за варварство, но сейчас Валина
нецивилизованность была кстати.
Не обращая внимания на запрещающие знаки, автомобиль рванул
напрямую, поперек Славянской площади, потом срезал еще один изрядный кусок,
вторгнувшись на паркинг гостиницы «Россия», и нагло, на глазах у милиционера,
нырнул под Москворецкий мост. Удивительнее всего было то, что Вале всё это
сходило с рук. Милиционеру, например, она просто послала воздушный поцелуй — и
служивый лишь восхищенно покачал головой, свистеть не стал.
Сашина квартира по-прежнему не отвечала, прижимавший к уху
трубку Николас мрачнел всё больше. Он уже не сомневался: что-то случилось.
У Вали же рот не закрывался ни на секунду. За рулем она
вечно болтала без умолку, напоминая Нике жителя Чукотки, который едет на оленях
по бескрайней тундре и поет нескончаемую песню обо всем, что попадается ему по
дороге.
— Во козел, сам на «волге», а эмблему от «мерса»
прифигачил. То есть, прицепил. Круто было бы наоборот: едешь на спортивном
«мерсе», а на капоте олень, как знаете, с 21-ой «волги». Классная вещь… Ой,
глядите, глядите: мужик на «мини», и, главное, гордый такой. Я понимаю, когда
девушка на мужской тачке, но когда мужчина на такой финтифлюшке катит — фи. Он
бы еще в «смарткар» уселся. Сто процентов гомик. Я всегда их по машинам
вычисляю. Вот у меня один знакомый…
— Давай скорей, а? — попросил Фандорин и включил
радио, чтобы не слышать Валиного потока сознания.
Да и отвык он как-то ездить без включенного радио. Смотреть
телевизор Ника давно уже перестал. Нечего стало. Новости по всем каналам
одинаковые, шоу одноклеточные, ну а фильмы удобнее крутить с диска.
Ника вообще стал замечать, что российское радио, казалось,
окончательно вытесненное телевидением, в последнее время вступает в эпоху
возрождения. Одна из главных причин — поголовная автомобилизация. Каждый день
миллионы людей в больших городах и на трассах тычут пальцем в кнопки
FM-диапазонов — и всякий может найти себе станцию по вкусу. Выросло целое
«Поколение FM». Летом едешь с открытым окном, слушаешь музыку, несущуюся из
соседних машин, и сразу понимаешь, что за человек сидит за рулем. Скажи, какую
частоту ты слушаешь, и я скажу, кто ты.
Существует, правда, особая разновидность радиоманов, к
которой причислял себя и Ника. Это люди, без конца перескакивающие со станции
на станцию. Что-то вроде нервного тика.
Волна, на которую Фандорин угодил с первой попытки, носила
странное название «Узкое радио-2» и исполняла нечто удивительное:
государственный гимн в джазовой обработке. «Россия, великая наша держава,
у-у-у, Россия, священная наша страна, oh yeah», — подвывала певица с
блюзовыми модуляциями.
— Уберите, тошнит, — попросила Валя. Ника
согласился:
— Да, официоз с задушевинкой — это противно.
Переключился на либеральное «Ухо Москвы».
Там, как обычно, шла перебранка в прямом эфире с
прозвонившимися радиослушателями.
«Я вижу, мадам, вы по-русски не понимаете, — гремел
ведущий, легко заглушая лепет собеседницы. — У вас в ушах, очевидно,
бананы. Гудбай. Следующий звонок». «Из Йошкар-Олы я, меня зовут Венёй, —
послышался ленивый, врастяжку голос. — Вот у меня такой вопрос к вам,
мигрантам. Вы когда коренному населению долги думаете возвращать?»
