Труднее всего было сохранить невозмутимость — мол, ничего
особенного, элементарно, Ватсон. Честно говоря, Фандорин до самого конца
сомневался, будет ли из его дедукции толк.
Но результат не вызывал сомнений. Доктор филологических наук
в своей дурацкой шараде закодировал телефон коллекционера автографов.
— Что и требовалось доказать, — снисходительно
резюмировал Ника. — Остальную часть рукописи мы, кажется, нашли. Она
находится у некоего господина Лузгаева, Вениамина Павловича. Мы немедленно с
ним свяжемся. Что же касается первой части… — Он подошел к окну, выглянул
во двор. Окно Рулета по-прежнему было темным. — Дадим наркоману еще сутки.
Если за это время не появится, пишем заявление в милицию. Пусть ищут.
— Может, лучше подождать с этим Лузгаевым до
завтра? — спросила Саша. — Узнали бы сначала, что он за человек, где
живет и вообще… Вдруг мы позвоним, а он скажет: знать ничего не знаю ни про
какую рукопись.
Ника и Валя переглянулись.
— Нет, у меня до завтра терпения не хватит, —
честно признался Николас. — Рискнем. Все равно теперь он от нас никуда не
денется.
Для звонка незнакомому человеку было немного поздновато,
десять вечера, но Николас все же набрал столь трудно давшиеся семь цифр.
Трубку сняли почти сразу же.
— Вениамин Павлович?
Ника нажал кнопку громкой связи, чтобы девушки могли слышать
разговор.
— Я.
— Меня зовут Николай Александрович, я от Филиппа
Борисовича Морозова… Насчет рукописи, — сразу пошел ва-банк Фандорин.
Пауза.
— Хотите привезти остальное? — спросил Лузгаев.
Ника показал пальцами букву V, а девушки изобразили целую
пантомиму победы: Валя исполнила что-то вроде ламбады, Саша перекрестилась и,
не удержавшись в рамках благочестия, подпрыгнула.
— Именно об этом я и уполномочен с вами
поговорить, — солидным тоном сказал Николас. — Я понимаю, время
позднее, но не хотелось бы откладывать. Я на машине, могу к вам подъехать.
Много времени это не займет, пробки уже рассосались.
На том конце вздохнули.
— Может, лучше завтра? Видите ли, у меня кое-какие
планы на вечер…
Судя по интонации, по этому «видите ли» Лузгаев был человек
интеллигентный, это радовало. Хотя кто кроме образованного, культурного
человека станет коллекционировать старинные документы и автографы? Николас
подумал, что дело может оказаться проще, чем он предполагал вначале.
Принялся очень вежливо, но твердо настаивать, тоже подпустив
в речь побольше всяких «видите ли», «если вас не затруднит» и «собственно
говоря». Два интеллигентных человека всегда найдут общий язык.
И — ура! — получил-таки согласие и адрес (коллекционер
жил на Ленинском проспекте), пообещав, что прибудет в течение двадцати минут и
не обидится на лапидарность встречи: без чая-кофе, лишь короткий деловой
разговор.
— Саша, быстренько одевайтесь, едем, — приказал он
девочке, гордый блестяще проведенной беседой. — Тактику обсудим по дороге.
Саша испуганно замотала головой.
— Николай Александрович, лучше вы сами. Я боюсь. Как я
буду с ним говорить? У меня не получится. И потом куда я такая? Волосы мокрые,
нечесаные…
Фандорин улыбнулся. Женщина есть женщина — даже такая
ангелоподобная скромница.
— Хорошо. Однако я должен знать, чего мне от этого
человека добиваться. Насколько мы можем предположить, он взял у вашего отца
вторую половину манускрипта и выдал аванс. Вы хотите вернуть ему деньги и
забрать рукопись? Или хотите получить остаток суммы, отдав первую половину,
которую нам еще нужно отнять у Рулета?
— Я не знаю… — Саша жалобно смотрела на
него. — Как же я решу без папы? Наверно, лучше забрать.
— Но где вы возьмете деньги? И потом, нужно же платить
за лечение вашего брата?
Саша опустила голову.
— Ну вот что, — решил Николас. — Я поговорю с
Лузгаевым предварительно. Нужно убедиться, что рукопись действительно у него и
что он в принципе согласен вернуть ее в обмен на аванс. А там видно будет.
Кстати, вы не знаете, сколько именно денег получил от него ваш отец?
— Папа не говорил…
Валя дернула Нику за рукав.
— Всё, шеф, пора. Уедет клиент, не дождется. Только
время теряем с этим детским садом.
Фандорин быстро ехал по пустой набережной, а Валя
прикидывала вслух, какова могла быть сумма аванса.
— Значит, десять тонн евриков они отстегнули швейцарам.
Еще столько же на всякие фигли-мигли, на дорогу. Плюс «мерин». Аллес цузамен
штук тридцать-сорок, я думаю. Не считая перстня с бруликом, который, наверно,
не меньше потянет…
— Много это или мало, вот в чем вопрос. Хорошо бы
выяснить, какова рыночная цена рукописи Достоевского. Жалко, времени нет.
— Десять минут дадите? — Валентина вынула свой
миникомпьютер. — Сейчас пороюсь в Сети. Аукционы надо смотреть…
Пока Николас кружил по темным дворам, разыскивая нужный
корпус, ассистентка докладывала о результатах блиц-исследования:
— Смотрите, шеф. На аукционе «Кристис» автограф
Натаниэла Хоторна (хрен знает, кто такой) ушел за 545000 баксов. Это была даже
не рукопись, а корректура романа с авторской правкой…
— «Алая буква»? — кивнул Фандорин. — Да, я
что-то читал про это. Хоторн не «хрен знает кто», а классик американской
литературы. Русский автор может цениться дешевле.
— Сравнили тоже: американец на букву «х» и
Достоевский, — обиделась за державу Валя. — Ладно, поищем кого-нибудь
русского… Вот. Пушкин устроит? На аукционе в Берлине анонимный покупатель
заплатил 117 тысяч долларов за неизвестный черновик с набросками «Сказки о
мертвой царевне и семи богатырях». Всего одна страничка! А у нас целая пачка.
— И к тому же Достоевский на Западе котируется гораздо
выше Пушкина.
— Ух ты, смотрите! Глава из какого-то романа «Юлиссес»,
автор — Джеймс Джойс, между прочим, тоже черновик, продана на «Кристис» за
полтора миллиона! Ни фига себе! Что, наш Достоевский меньше потянет? Да если
иностранцы зажмотятся, кто-нибудь из наших на том же «Кристис» прикупит.
— Похоже, растяпу Морозова надули, — согласился
Ника. — Саша права: нужно где-то раздобыть деньги и вернуть аванс.
«Перстень Порфирия Петровича» — вот главная загвоздка.
