Это, впрочем, не помешало Вале почти сразу же после своего
второго рождения выскочить замуж. Причин было две. Айне: она всю жизнь мечтала
пройтись по Александровскому саду в белой фате. Цвай: Мамона (так Валя называла
свою мать-банкиршу) сняла бывшего сына с дотации — мол, дочерей у нее нет и не
будет. А жить на что-то надо. Не на Никину же гребаную зарплату?
Так что брак был коммерческий, по расчету. Во всяком случае,
со стороны невесты. Жених-то, владелец империи платных туалетов Макс Зюзин,
втрескался в чудо пластической хирургии не на шутку. Свадьбу сыграли не хуже
людей — пышную, во дворце екатерининских времен. Фоторепортажи с гламурного
празднества появились во всех глянцевых журналах, причем Валю именовали
«русалкой», «царевной Лебедь» и «загадочной незнакомкой».
Семейная жизнь, правда, не сложилась.
Когда выяснилось, по какой причине у молодой не может быть
детей, с суженым приключилась истерика. Он даже хотел убить Валю на месте,
голыми руками, но убить Валю голыми руками довольно трудно, во всяком случае
без помощи телохранителей, а звать телохранителей Макс не решился — побоялся
огласки. В результате, кроме морального ущерба, понес еще и физический, в виде
синяков и выбитого зуба.
Развелись, впрочем, цивилизованно, без азиатчины. Туалетный
император был человек, хоть и эмоциональный, но не дурак. Еще одна волна
публикаций в прессе ему была ни к чему.
От недолгого замужества у Вали остались приличные алименты и
мужнина фамилия — надоело раз за разом документы переделывать.
В общей сложности Фандорин прожил без секретарши неполный
месяц, а потом всё вернулось на круги своя.
— Отстань, — буркнул Ника. — И не смей
называть мою Алтын «МэМэ», сколько раз повторять.
Эта дурацкая аббревиатура означала «мадам Мамаева».
— Да? — обиделась Валя. — А ей меня можно «трансформером»
обзывать? Сама, между прочим, при живом муже вон как хвостом крутит.
— Всё, баста! — Фандорин стукнул по столу. —
Зови посетителя!
Пока Вали не было, он быстро подошел к окну, прислушался.
Тихо. Вальс больше не звучал. От этого на душе у магистра
истории сделалось еще паршивей. Чем это они там занимаются?
— Здрасьте, — послышался развязный молодой голос.
Ника оглянулся.
К нему, протягивая ладонь, шел высокий парень со стопкой
бумаг под мышкой. Он показался Фандорину симпатичным: высокий, стройный, с
красивыми темными глазами. Одет, правда, странно — несмотря на жару, в тяжелых
ботинках и рубашке с длинными рукавами. Зато улыбка хорошая! Сразу видно, что у
человека чудесное настроение. Совсем не похож на наркомана.
Ника посмотрел на оставшуюся в дверях секретаршу с
укоризной.
— Я слышал, вы бумажки старые покупаете, — сказал
посетитель, не представившись. — Глянете?
Предложив молодому человеку сесть, Ника взял стопку и первым
делом понюхал ее, была у него такая привычка.
Листки пахли как надо — настоящей стариной, навсегда ушедшим
временем. От этого аромата, вкуснее которого нет ничего на свете, у магистра
всегда кружилась голова. Он громко чихнул, извинился, чихнул еще раз.
Однако, перелистнув страницы, увидел, что рукопись не
особенно старая. Судя по фактуре бумаги, цвету чернил и нажиму, вторая половина
19 века. Перо уже стальное, но по тому, как поставлен почерк, видно, что
писавший обучался грамоте еще в николаевские времена, гусиным пером и почти
наверняка в казенном учреждении. При домашнем воспитании почерк был бы мягче и
небрежнее, а тут почти каллиграфия. Опять же исключительная ровность строк. Но
не писарь и не переписчик — вон сколько помарок и исправлений. Э, да тут и
рисунки на полях. Готическое окно, рожицы какие-то. Нарисовано так себе,
по-дилетантски.
Заметив крупное «ГЛАВА I», Фандорин немножко расстроился:
кажется, какой-то трактат или художественное сочинение. Полистал.
Почерк, хоть и красивый, читался не так просто.
Прищурившись, Ника разобрал первую попавшуюся на глаза строчку: «…святителя
Порфирiя, памятного темь, что избавилъ nepeoxpucтiaн Святой Земли от
притесненiя язычниковъ». Похоже, что-то душеспасительное. В те времена многие
баловались подобной писаниной. Провалялась эта графомания в каком-нибудь
забытом сундуке полтора столетия, да еще во что-нибудь заботливо завернутая,
иначе запах времени так не сохранился бы…
— Обороты чистые — это замечательно, — сказал он
вслух. — У меня есть знакомый художник, рисует пером на старинной бумаге.
Если текст не представляет интереса, подарю ему.
— Мне-то сколько отбашляете? — шмыгнул носом
симпатичный юноша и через рубашку почесал сгиб локтя.
— Сохранность бумаги приличная. Могу дать по 30 рублей
за страницу. Сколько здесь?
На вид в стопке было страниц двадцать-двадцать пять.
— Меньше, чем за тыщу, не отдам, — твердо заявил
посетитель.
Валя хмыкнула:
— Ну ясное дело. — И прибавила непонятное. —
Герою на один подвиг.
Однако парень загадочную фразу, кажется, понял. Обернулся и
бросил:
— Не твое дело, цыпа.
Ника, пересчитывавший страницы, открыл было рот, чтобы
поставить молодого нахала на место, да так с открытым ртом и остался.
Последний лист был почти чистым, никакого текста — лишь
крупно выписанное заглавие:
Почему заглавие оказалось сзади? — вот первое, что
подумалось Нике. И тут же кинуло в жар, затряслись руки.
Не может быть! Неужели рукопись Достоевского? То-то рисунки
показались смутно знакомыми! Судя по помаркам, это не список, а черновик. Что
же тогда получается? Это рука классика?!
Но черновик чего? «Теорийка»? Такого сочинения у
Достоевского Ника что-то не припоминал. Хотя, конечно, он не специалист. Может
быть, какой-нибудь набросок, не осуществленный замысел?
Дома в шкафу стоит академический 30-томник, полное собрание
сочинений. Там эта «Теорийка» наверняка есть. Надо найти, принести сюда и
сверить текст.
— Вы вот что, — севшим голосом сказал
Фандорин. — Вы подождите тут. Кажется, это… Нет, я должен проверить. Скоро
вернусь. Вы только не уходите.
Кажется, юноше его реакция показалась подозрительной.
Посетитель быстро взял со стола рукопись и прижал к груди.
— Спокуха, — сказал он, сдвинув брови. — Я
передумал. За тыщу не отдам. Рулета еще никто не кидал.
