Приятности забот по обустройству квартиры мешало лишь одно
обстоятельство — утомительнейшая, нечасто обрушивающаяся на столицу жара, чуть
не в сорок градусов. Порфирий Петрович сам прикрепил к оконной раме отличный
немецкий градусник, показывавший температуру и по Реомюру, и по Цельсию, с
досадою понаблюдал за тем, как ползет кверху серебристый столбик, и вздохнул,
увидев, что сие восхождение остановилось, чуть-чуть не дойдя до отметки 38.
Индейца бы сейчас с опахалом, как у англичан в Калькутте,
мимолетно подумал Порфирий Петрович, отроду ни в Калькутте, ни в прочих
заграницах не бывавший. За неимением в штатном расписании Казанскои части
услужливых индейцев надворный советник решил, что пора отправляться на вольную
квартирку, которую до окончания ремонта он снимал неподалеку от съезжего дома,
здесь же, на Офицерской улице. Там в ванной комнате ожидал наполненный водою
чан и на цепке отменно удобная лейка, какой можно отлично поливаться, не
прибегая к посторонней помощи. Порфирий Петрович, среди прочих своих чудачеств,
не держал никакой прислуги и всегда обихаживал себя сам, так что ежели
пресловутый индеец откуда-нибудь и взялся бы, махать опахалом ему бы не
дозволили.
Взяв в руку шляпу и надев поверх пропахшей потом рубашки
сюртук, пристав прошел через небольшой коридорчик в кабинет, откуда удобнее
было попасть на улицу, однако дверь в следующую комнату, приемную, открыть не
поспел — створки сами распахнулись ему навстречу. На Порфирия Петровича, едва
не сшибив его с ног, налетел распаренный молодой человек, которого надворный
советник тотчас признал. Это был Заметов, письмоводитель из третьего квартала.
Заметова и прочих квартальных чиновников новый следственный пристав видел на
прошлой неделе, когда обходил полицейские конторы подведомственной территории с
целью знакомства.
Вот ведь странно. Ничего отталкивающего и тем более
пугающего во внешности Заметова не было, а между тем, едва взглянув на его
лицо, Порфирий Петрович ощутил очень неприятный спазм в сердце, стиснувшемся от
скверного предчувствия.
Хотя, с другой стороны, что ж странного? Если полицейский
чиновник в неурочное время без стука врывается в кабинет пристава следственных
дел, хорошего не жди.
— Пардон! — вскричал Заметов, отскакивая несколько
назад. — Виноват, зашиб! Ваше высоко…благородие! Ваше высокоблаго…родие!
Бедняга так запыхался, что едва мог говорить, и длинное
слово никак ему не давалось.
Но Порфирий Петрович уже понял — приключилось нечто из ряда
вон выходящее, и принял меры. Взял письмоводителя за руку, крепко тряхнул.
— Вы Заметов из третьего, верно-с? Вы уж меня извольте
без титулования-с, просто «Порфирий Петрович». Помилуйте-с, мы же не в армии.
Виноват, вашего имени-отчества не припомню?
— Александр… Григорьевич, — вымолвил чиновник,
переводя дух.
Это был очень молодой человек, лет двадцати двух, с смуглою
и подвижною физиономией, казавшеюся старее своих лет, одетый по моде и фатом, с
пробором на затылке, расчесанный и распомаженный, со множеством перстней и
колец на белых отчищенных щетками пальцах и золотыми цепями на жилете.
— Ну что там у вас в Столярном стряслось, рассказывайте, —
велел пристав (в Столярном переулке располагалась полицейская контора третьего
квартала).
— Меня к вам квартальный, Никодим Фомич! Сам-то он
там! — опять заволновался, заневнятничал Александр Григорьевич да вдруг
как крикнет. — Убили! Злодейским образом! Сразу двоих! Нет, то есть не
двоих, а…
Он смешался, захлебнувшись словами. Пристав же на миг смежил
желтоватые припухлые веки и меленько перекрестился. Не обмануло
предчувствие-то.
— Вы вот что-с, — тонким пронзительным голосом
сказал надворный советник, крепко взяв Заметова за рукав и ведя к столу, где
стоял графин с водой. — Вы перво-наперво выпейте воды-с… Вот так-с. А
теперь сядьте в кресло и по порядку-с, по-порядку-с. Кого убили, где, кто?
Выпив воды и усевшись, Александр Григорьевич немного успокоился,
и оказалось, что он умеет говорить и связно, и толково.
— На Екатерингофском, процентщицу Шелудякову, в
собственной квартире. Ударом по голове. Я хотел уж домой, а тут такое дело.
Побежал за вами. Сначала в ту вашу квартиру, там никого, так я сюда. Вдруг,
думаю, еще на службе застану…
— Убили злодейским образом? С целью ограбления? —
не спросил, а как бы сам себе сказал Порфирий Петрович.
Теперь волнение письмоводителя сделалось понятно.
Шумные и грязные кварталы, расположенные вдоль берегов
Екатерининской канавы, никогда не отличались благочинием и беспорочностью. Чем
ближе к нехорошей Сенной площади (по счастию, относившейся к соседней Спасской
части), тем гуще лепились трактиры, распивочные и порочные заведения. Пьяные
драки, воровство, мелкое фармазонство и прочие подобные неприятности,
неизбежные во всяком большом городе, здесь случались ежедневно. Бывало, что и
прибьют кого до смерти, спьяну или в ссоре. Но душегубства злодейские, с
предварительным умыслом, здесь случались нечасто. Вполне вероятно, что впервые
на недолгой служебной памяти юного Александра Григорьевича. Сколько пристав
помнил статистику, за целый минувший год в Санкт-Петербурге, во всех десяти его
частях, умышленных смертоубийств случилось пятнадцать. И каждое раскрыто,
потому что русский убийца — это вам не англичанин какой-нибудь, который убивает
с холодной головы и после так концы спрячет, что не сыщешь. Русский злодей
горяч и нерасчетлив, крушит на авось. Не попадется сразу — пойдет в кабак и
проболтается спьяну первому собутыльнику. Или же на утро протрезвится,
схватится за голову да побежит сам сдаваться: мол, хватайте меня, православные,
я убил!
Агентов по кабакам нарядить, это самое первое, заметил себе
Порфирий Петрович. Далее — следы на месте злодеяния. Ну и соседей, конечно,
расспросить.
Ох, беда, беда. Не успел толком в должность заступить, еще
не от всех доброжелателей поздравления принял, а уже умышленное убийство. Не
опростоволоситься бы.
Мысль была вроде тревожная, а в то же время и не вовсе
неприятная. Надворный советник ощутил знакомое азартное щекотание в носу,
потому что по складу характера любил разгадывать мудреные задачки и более всего
преисполнялся жизни, когда расследовал какое-нибудь заковыристое дело.
— Постойте-с, — встрепенулся он вдруг. — Вы
сказали «сразу двоих»? Я не ослышался? Двоих убили-с? — В нетерпении он
отобрал у снова принявшегося пить воду Заметова стакан. — Да говорите же!
