Его вина, он это понимал, ужасна. Он любил Чарли, был к нему глубоко привязан. Чарли был ему другом, отцом и братом одновременно. И все же за этот месяц, считая и две недели с тех пор, как он пришел в себя, он ни разу по-настоящему не вспомнил о нем и не уронил ни единой слезы скорби. Он позволил себе полюбить вдову Чарли и стать ее любовником. Он мечтал о немедленном браке с ней. Так, словно Чарли никогда не было на свете, а их отношения возникли случайно.
И все же, думал он, даже после того, как она покинула его вчера днем, после того как хлопнула ее дверь и он понял, что она ушла, – все равно, сам тот факт, что они не вспоминали и не думали о Чарли весь этот месяц, странным образом служил ему доказательством их любви. Подспудно они оба чувствовали, что момент осознания гибели Чарли будет тяжек, но гнали его от себя – он боролся со своей болезнью; она выхаживала его и других раненых. И оба прятались от правды. Слишком долго жили вне реальности. Шесть дней лгать самим себе – это слишком много. Ее душа не выдержала.
Она облекла ее, как и себя, в траурную одежду. И отказалась его видеть.
Скорбь только что настигла ее. Но он знал, что стену, которую она воздвигла между ним и собой, он сокрушить не в силах. Во всяком случае, сейчас. А может быть, никогда.
Он впал в отчаяние от собственной беспомощности. Эдмунд явился как ангел, посланный небом.
Итак, он потерял ее. Обширная и болезненная пустота образовалась в нем, повергая его в ужас. Он никогда больше не увидит ее. Никогда больше не будет разговаривать и смеяться вместе с ней. Не сможет больше созерцать ее прекрасное лицо и стройную фигуру. Никогда больше не поцелует, не дотронется до нее. И не будет ее ласкать. Зияющая пустота готова была поглотить его. Однако лорд Иден обещал Эдмунду, что возродится к жизни к завтрашнему дню. И ей-богу, он возродится! И если он должен жить дальше, нет ни малейшего смысла откладывать это на завтра. Он распахнул дверь своей комнаты.
– Надеюсь, что вы выбрали гостиницу, в которой есть приличный повар, – сказал он брату, с некоторым удивлением оторвавшемуся от книги. – Я готов съесть лошадь.
– Ах так? – сказал лорд Эмберли. – Как вы предпочитаете ее поглощать, Доминик, – в вареном, тушеном или жареном виде?
* * *
Эллен стояла у поручней корабля, отплывающего из Остенда; от морского ветра у нее перехватывало дыхание, за спиной парусом вздымался плащ. Ее новая служанка, Пруденс, юная англичанка, пожелавшая вернуться на родину, стояла рядом. Граф Эмберли нанял эту девушку, оплатил ее проезд и выдал жалованье за год вперед. Хорошо иметь спутницу и не быть в совершенном одиночестве.
Нет, она не оглянется назад, на берега Бельгии. И Эллен обратилась лицом к Англии, пока еще невидимой за дымкой горизонта. Нельзя оглядываться назад.
Там она оставила их обоих. Навсегда. Оставила Чарли в безымянной могиле на поле битвы, по которому третьего дня бродила в течение нескольких часов. Оставила лорда Идена, оправляющегося от ран в Брюсселе, – с братом и матерью. Она не увидит их больше никогда, потому что один недостижим для ее взгляда, а другого она не хочет видеть.
Чарли умер. Ежеминутно она повторяла это себе и ежеминутно удивлялась тому, что она все еще жива. И тому, что она может жить. Она полагала, что без него она не способна на это. Но она жила. Она была ужасно одинока, несмотря на дружескую поддержку Пруденс, несмотря на то что в последнюю неделю до ее отъезда из Брюсселя вдовствующая графиня Эмберли посещала ее ежедневно и дважды приходила леди Мэдлин. Она лишилось той защиты, той всеобъемлющей, той безоговорочной любви, которую давал ей Чарли. Но она жила.
И должна жить дальше. У нее есть ради кого жить. Дженнифер в Лондоне, и, несомненно, она сокрушается по отцу, которого только-только узнала по-настоящему. Дженнифер нуждается в ней, даже если сама Эллен слишком молода и вряд ли сможет заменить ей мать. Но сумеет стать, девушке верным другом.
Еще есть леди Хэвершем, сестра Чарли, которая все эти годы не забывала о нем и заботилась о Дженнифер, когда ее брата не бывало в Англии; она обещала приютить в своем доме Эллен, коль скоро Чарли погибнет на войне.
И было еще последнее, с неохотой данное Чарли обещание. Обещание, которое ей не хотелось давать. И исполнять не хотелось. Но она все же сдержит слово, поскольку действительно любила Чарли и оскорбила его ужасно после смерти. Теперь она сделает все, чтобы Дженнифер встретилась со своим дедом, который должен признать ее и позаботиться о ее будущем.
Ради Чарли она это сделает. А потом, если у нее будет достаточно денег, купит дом в деревне. И проживет там всю оставшуюся жизнь. В конечном счете она могла бы даже стать там счастливой, когда утихнет страшная боль утраты. Но сейчас ей не верилось, что это когда-нибудь произойдет: она проснется утром и снова обрадуется жизни.
Но графиня Эмберли сказала, что это будет. И здравый смысл говорил ей, что это случится. Чарли ушел. А она жива.
Ничего не поделаешь.
Что же касается того, другого, она выбросит его из головы и со временем все забудется. Вина забудется. Память о нем и то, что она познала с ним в течение шести дней, – все уйдет в прошлое. Такой накал чувств, какой она никогда и не мечтала испытать с Чарли, как бы ни была удовлетворена всеми сторонами их совместной жизни.
Больше об этом думать она не станет. Это была не любовь. Нечто совершенно плотское и потому не должно иметь истинной ценности.
Жаль – она потеряла друга, того, каким он был при жизни Чарли. Но в этом виновата только она одна. Она испортила их дружеские отношения. Испортила навсегда.
Нельзя оглядываться назад, на прошлое, из которого никогда не вырастет будущее. Надо смотреть вперед.
– Когда же мы увидим берег Англии? – спросила она у Пруденс, решительно подставив лицо ветру. – Вы не знаете?
Глава 13
Эллен села напротив своей золовки, леди Хэвершем, и улыбнулась.
– Дженнифер ушла, и в доме сразу стало так тихо. Внешне она кажется почти такой же, как прежде, – сказала Элен. – Я очень рада, что они с барышнями Эмери понравились друг другу. Вот отправились походить по лавкам.
– Славные девочки, – откликнулась леди Хэвершем. – А уж Мелинду Эмери я знаю больше двадцати лет, с девичества.
– Откровенно говоря, Дороти, я представить себе не могла, что она будет сражена случившимся, – продолжала Эллен. – Ждала слез, угнетенного состояния. Но не такого горя.
– Она всегда преклонялась перед отцом, – сказала леди Хэвершем, – и жила в ожидании дня, когда освободится наконец от школы и будет жить рядом с ним постоянно. Только об этом и говорила, когда бывала здесь. И вот когда, казалось, что ее мечта сбылась…
Эллен разгладила на коленях свое черное шелковое платье.
– Как и я не ожидала, что со мной случится нечто подобное, – сказала она. – В течение пяти лет моего замужества я не раз думала о возможной беде и задавалась вопросом, что со мной будет. Я совершенно искренне полагала, что без Чарли и моя жизнь оборвется. А когда это все-таки случилось, я поняла, что смогу побороть и горе, и пустоту. Стоя у борта корабля, который отошел от Остенде, я поймала себя на мысли, что, ступив на берег Англии, оставлю все прошлое там и начну жизнь сначала. Знала, что это будет трудно, но не невозможно. Прошло уже два месяца. А горе не уменьшается.
