Едва она вышла от ювелира, как вдруг рядом с ней остановилась карета и граф Эмберли, выглянув из окна, приветствовал ее. Рядом появилось улыбающееся лицо графини.
Эллен подошла к карете.
– Как поживаете, сударыня? – поинтересовался граф. – Алекс узнала вас издали.
– Я не видела вас целую вечность, – любезно сказала ей графиня. – Однажды, как вы помните, я встретила в парке вашу падчерицу, но с тех пор прошло уже больше месяца. А вы все еще не побывали у нас. – Она улыбнулась.
– Простите меня… Мне, разумеется, нет оправдания, – ответила Эллен. – Разве что приходится уделять много времени Дженнифер.
– Что весьма понятно, – мягко заметил граф. – А как Пруденс, хорошо ли она служит вам?
– Да, благодарю вас. Очень славная девушка. И я привязалась к ней.
– И все же не заглянете ли вы как-нибудь к нам на чашку чаю? – спросила графиня.
– С превеликой радостью, – отвечала Эллен.
– В таком случае давайте договоримся о дне. Во вторник вы свободны?
Эллен кивнула. Графиня ответила ей улыбкой, и карета исчезла почти мгновенно. А Эллен с сожалением признала, что ей вновь пришлось столкнуться с членами семьи лорда Идена. Чем скорее она найдет тихое пристанище в деревне, где можно будет спрятаться, тем лучше.
Спрятаться? Так вот чего она хочет! Какая низость! Ей ни к чему прятаться. И она не станет этого делать. Она уедет из Лондона в дом, о котором мечтает, только после того, как полностью будет готова к этому.
Эллен вошла в следующий магазин, даже не обратив внимания, чем там торгуют. И минут через десять вышла, улыбаясь про себя, в некотором изумлении Должно быть, она совсем сошла с ума. Дороти и тысяча других женщин, несомненно, пришли бы в ужас от того как она искушает судьбу. Она купила пару крошечных кожаных детских башмачков. Господи, с умилением спрашивала она себя, бывают ли вообще такие маленькие ножки? А люди суеверные вообще сказали бы, что никакого ребенка, которому понадобятся эти башмачки, теперь уже не будет и вопрос об их размере не имеет значения.
Она же будет хранить их в ящике комода возле кровати, там же, где хранит свою библию. И будет доставать их на сон грядущий и по утрам, чтобы посмотреть и потрогать.
Еще она купила простенький веер из слоновой кости для Дженнифер и флакончик духов для Дороти.
Едва удерживая в руках пять пакетов, Эллен шла и улыбалась сама себе, поздравляя себя с тем, что взяла с собой не слишком много денег. И вдруг налетела на весьма крупного джентльмена, вышедшего из сапожной мастерской. Два пакета разлетелись в стороны, три других упали к ее ногам.
Эллен поспешно нагнулась, тревожась за флакон с духами и фарфоровый футляр.
– Прошу прощения, сударыня, – произнес джентльмен, тоже наклоняясь. Эллен обдало запахом бренди, и она поняла, что столкновение произошло не столько по ее невниманию, сколько из-за нетрезвого состояния прохожего.
– Вот, – сказал он, протягивая ей два пакета, которые она не успела поднять. – Надеюсь, в них нет ничего бьющегося, мэм.
Эллен стояла, глуповато глядя на него и не делая попытки взять пакеты. Его глаза блестели, как всегда бывало после того, как он пропускал стаканчик-другой. Только щеки побагровели несколько больше обычного. И конечно же, стали еще мясистей. И весь он располнел; шейный платок врезался в его двойной подбородок.
Он смотрел на нее из-под набрякших век и хмурился.
– Я знаком с вами? – спросил он. – Черт меня побери, если я помню, кто вы такая, мэм.
– Я – Эллен…
– Эллен! – Его руки вместе с пакетами, которые он держал, опустились. – Да вы стали красавицей! Я всегда знал, что так оно и будет. Кажется, я немного пьян. Да я бы ни капли не выпил, ежели б знал, что налечу на вас. Ха! Я что, и в самом деле налетел на вас, а, Эллен?
– Да, – сказала она. – Да, милорд! Сэр… Отец… Папа!
– Кто у вас умер? – спросил он, непослушной рукой указывая на ее черное платье.
– Муж.
– Мне жаль, Эллен. Солдат, значит? – вздохнул он. – Он обращался с вами хорошо?
– Да.
– Лучше, чем ваш отец? – Он усмехнулся и вдруг икнул. – Простите. Изжога.
– Как вы поживаете? – спросила она. Губы у нее задеревенели. Она едва могла шевелить ими.
– Как видите. – Он взмахнул руками. – Совершенно беззаботная жизнь, девочка. Вот я какой.
– Я рада, – сказала она. И только тут овладела собой. – Мне пора идти.
– О да, – весело откликнулся он. – Не смею вас задерживать.
Но едва она, на мгновение заколебавшись, скользнула мимо, как он окликнул ее.
– Вы забыли ваши пакеты. – Он держал их в вытянутых руках. А когда она обернулась, чтобы взять их, вдруг сказал:
– Вы не поцелуете вашего папу, Эллен?
Она молча смотрела на него.
– Я ведь ваш отец, – продолжал он, не опуская вытянутых рук. На них стали оглядываться. – Не всегда отец тот, кто зачал ребенка, Эллен. Разве я не был вам хорошим отцом?
– Это так, – отвечала она, беря пакеты из его рук. – В основном да.
– Я относился к вам по-человечески, – продолжал он. – Мы все – люди. Навестите меня. Вы придете повидаться со мной, Эллен? Я не стану пить, зная, что вы придете.
– Хорошо, – сказала она. – Я приду. Завтра. Может быть, днем…
– К чаю, – кивнул он. – Мы устроим чаепитие, Элли. Чаепитие только для нас двоих. Элли!
– Хорошо, – сказала она. – Только для нас двоих.
Она забыла, совсем забыла это старое детское имя. Он все еще стоял, раскинув руки. Нескольким пешеходам пришлось сойти с тротуара на мостовую, чтобы обойти его. Он привлекал к себе любопытные взгляды, граф Хэрроуби.
Эллен повернулась и поспешила прочь. Ноги едва держали ее, когда она добралась до экипажа и кучер Дороти подсадил ее, закрыв за нею дверцу.
* * *
– Наверное, давно уже нужно было навестить их, – говорила графиня Эмберли мужу. – Но я никак не могла решить, что лучше. Они обе выглядели совершенно разбитыми, когда я встретила их в парке, а вы были еще в Брюсселе, и мне показалось, что не стоит навязываться.
– Но сегодня утром она выглядела довольно бодрой, – сказал граф. – Будем надеяться, любовь моя, что она потихоньку приходит в себя.
– Как вы полагаете, Доминик только вообразил, будто она какое-то время отвечала на его чувства? – спросила графиня. – Мне по-прежнему трудно в это поверить, Эдмунд. Она была так предана капитану Симпсону, и всего лишь месяц минул со дня его гибели… Уж она-то, разумеется, никак не могла вообразить себе, что влюблена в Доминика, не так ли?
