Снаружи дом казался величественным, гораздо больше и импозантнее, чем ей представлялось. Но он был строгим и соответствовал окрестному пейзажу – прямоугольное здание с шестью одинаковыми башнями, с плоской крышей. Единственное, что делало его облик не таким мрачным, было множество высоких окон.
Ее муж смотрел вместе с ней из окна кареты, и выражение его лица было совершенно непонятным.
– Я думал, что никогда не вернусь сюда, – сказал он скорее себе самому, нежели ей. – Я, наверное, представлял себе отца бессмертным.
– Так вот где вы выросли, – заметила Мэдлин. – И Александра.
Это многое объясняет, подумала она, сама не зная, что имеет в виду. И вот где ей предстоит жить с этим человеком. И где будут расти ее дети.
– Этого я должен был ожидать, – пробормотал Джеймс.
Челюсти его сжались, заметила она, бросив на него беглый взгляд и сразу же вновь устремляя его за окно на две длинные прямые шеренги вытянувшихся и неподвижных слуг, стоящих друг против друга на вымощенном булыжником дворе, где должна была остановиться их карета.
Слухи об их приезде опередили их, и прислуга Данстейбл-Холла уже встречала нового хозяина и его молодую жену.
Джеймс представил Мэдлин миссис Кокинз, экономку, и мистера Кокинза, дворецкого, а потом вместе с ней прошел вдоль одного ряда слуг по булыжникам и обратно – вдоль второго ряда.
Все это что-то напоминало Мэдлин. Что-то знакомое крутилось у нее в голове, чего она никак не могла осознать. А потом она вспомнила, поразилась, и ей захотелось – совершенно неуместное желание – хихикнуть. Когда она была в прошлом году в Брюсселе, ей не раз приходилось наблюдать военные смотры. И даже в том случае, если парад принимал сам герцог Веллингтон, войска стояли по стойке «смирно»" не столь совершенно, глаза солдат устремлялись вперед не столь сурово и неподвижно, и лица их были не столь деревянны и неулыбчивы, как у слуг Данстейбла, выстроенных для того, чтобы их осмотрели она и Джеймс.
Чета Кокинз также ни разу не улыбнулась, подумала Мэдлин; словно зачарованная она шла рядом с миссис Кокинз, учтиво расспрашивающей ее о поездке. Домоправительница провела ее в дом, а потом вверх по широкой дубовой лестнице в ее комнаты.
А если бы седые волосы этой женщины стянуть под чепцом хоть чуточку сильнее, они просто были бы выдраны с корнем.
Вот это другое дело, подумала Мэдлин, заметив с облегчением, что два высоких окна оживляют ее спальню. У всех горничных был точно такой же вид, как у миссис Кокинз, у всех волосы были строго зачесаны назад и убраны в аккуратные пучки на затылках. Все они выглядели одинаково, если не считать неизбежной разницы в цвете волос, росте и телосложении.
Миссис Кокинз остановилась посреди спальни, спина у нее была прямая, как шомпол, руками она крепко обхватила себя за талию.
– Ваша горничная, миледи, будет в туалетной комнате, – сказала она. – Вы пожелаете привести себя в порядок? Чай будет подан в гостиной немедленно. После чего вы, вероятно, пожелаете принять ванну?
Мэдлин улыбнулась.
– Ничего мне не хотелось бы так, как принять ванну, – призналась она. Потом подошла к окну и посмотрела на зеленые лужайки и деревья. – Как это будет славно, когда утром не понадобится вставать и снова ехать в карете!
– Я буду ждать ваших распоряжений утром, миледи, – чопорно отозвалась домоправительница, никак не реагируя на приглашение улыбнуться. – Пока же я взяла на себя смелость договориться об обеденном меню с кухаркой.
– Я уверена – все, что вы заказали, вполне приемлемо, – ответила Мэдлин, снова улыбаясь.
– И я дала указания слугам, что утренняя и вечерняя молитвы будут проходить в холле, а не в кухне, начиная с этого вечера, – продолжала миссис Кокинз. – Как бы вы оба ни устали, я уверена, что лорд Бэкворт не пожелает нарушить заведенный порядок.
Мэдлин едва сдержала изумление. Она склонила голову, надеясь, что домоправительница верно истолкует это и удалится.
– Благодарю вас, миссис Кокинз. Домоправительница пересекла спальню и открыла дверь в туалетную комнату.
– Я также беру на себя обязанность проследить, чтобы ваша горничная была одета так, как полагается одеваться в нашем доме, и дам ей указания, как полагается причесываться в этом доме, согласно желанию его милости.
– Благодарю вас, – повторила Мэдлин, поворачиваясь к двери и взглядом давая понять домоправительнице, что та свободна. – Мы обсудим это утром, миссис Кокинз. Но прошу вас ничего не предпринимать. Моей горничной разрешается одеваться и причесываться так, как я считаю нужным.
– Примите мои заверения в глубочайшем почтении, миледи, – сказала домоправительница, – но я полагаю, что его милость будет тверд касательно этого пункта. Вероятно…
– Благодарю, миссис Кокинз, – решительно проговорила Мэдлин и направилась в туалетную комнату.
Если ее настроение ухудшалось в течение двух последних дней, думала она, окуная лицо в холодную воду, налитую горничной, теперь оно опустилось прямо до самых подошв.
Единственное утешение, подумала она с мрачным юмором, так это то, что дальше ему падать уже некуда.
Глава 15
Джеймс чувствовал себя так, словно он живет затаив дыхание. Он прожил в Данстейбл-Холле почти две недели, и за все это время ни разу не случилось каких-либо неприятных инцидентов ни в доме, ни по соседству, ни с его женой. Неужели можно надеяться, что в жизни его воцарятся мир и покой?
Но покой этот давался непросто.
Чета Кокинз была недовольна. Нет, их настроение было угадать нелегко, это так; ни разу за все годы, что он их знал, он не видел, чтобы кто-то из них улыбался, хмурился или как-то иначе выражал свои чувства.
Кокинз маячил у него под рукой в день приезда, после того как домоправительница проводила Мэдлин в ее апартаменты. Среди прочего дворецкий сообщил своему хозяину, что взял на себя смелость устроить так, чтобы молитвы в этот вечер читались в главном холле, а не в кухне, как это бывало, когда хозяин не жил дома.
Полчаса чтения Библии и молитв вечером и пятнадцать минут утром – таково неизменное правило в Данстейбл-Холле.
Джеймс ничего не сказал, но позволил слугам собраться после обеда. И взял с собой Мэдлин. И сообщил, глядя на их молчаливые ряды, что отныне никаких обязательных молитв не будет.
– Однако, – добавил он, – у вас будет полчаса по вечерам и пятнадцать минут по утрам, в течение которых вы можете заниматься чем вам угодно. Те из вас, кто хочет молиться, могут делать это в одиночку либо группами, которые вы можете организовать между собой по вашему усмотрению.
Раздался шепот, быстро стихнувший под взглядами Кокинза и его супруги.
– Кажется, у вас еще осталось двадцать минут, – продолжал Джеймс, – идите и проведите это время, как вам хочется.
