— В детстве это было моим тайным убежищем, — сказал он, останавливаясь на краю поляны. — Я приходил сюда очень часто и зимой, и летом.
А он боялся, что поляна исчезла. Ведь прошли годы с тех пор, как он был здесь в последний раз.
— Ранней весной она была вся в подснежниках, — продолжал Джаспер, — как будто над ней прошел маленький отдельный снегопад. Позже расцветали колокольчики, и тогда казалось, будто клочок неба нашел убежище в лесу. Мне бы очень хотелось, чтобы ты увидела ее весной.
— Увижу, — тихо проговорила Кэтрин. — На следующий год, и через год. Я же живу здесь, Джаспер.
По ее тону он догадался, что она все поняла, и в его душе возникли одновременно два чувства — неловкости и благодарности.
С хлопаньем крыльев из кустов вылетел дрозд — вероятно, его испугали их голоса. Запрокинув голову, Кэтрин наблюдала, как птица взмывает в небо.
— У меня тоже всегда были укромные местечки, — сказала она, — но такого отдаленного и такого красивого не было.
Джаспер перевел взгляд на дальнюю сторону поляны и с удивлением и облегчением обнаружил, что он все еще здесь — огромный плоский камень, выпирающий из склона холма.
— О, — произнес он, — камень все еще здесь! Мой мечта…
Он замолчал на полуслове.
— Что — твой? — спросила Кэтрин.
— Ничего. — Джаспер пожал плечами.
— Твой мечтательный камень? — предположила она.
Господь всемогущий, она обо всем догадалась! Его мечтательный камень.
— Дурацкие мальчишеские фантазии, — заявил Джаспер и подошел к камню. — Здесь я был капитаном собственного корабля, владельцем собственного замка, штурманом собственного ковра-самолета. Я побеждал драконов, вражеских рыцарей и злодеев с черной душой всех мастей. Я был непобедимым героем.
— Мы все были такими в наших детских фантазиях, — сказала Кэтрин. — И это было необходимо для нас. Наши игры учили нас отваге, чтобы повзрослеть и наилучшим образом прожить взрослую жизнь.
Это викарий научил ее? Джаспер поставил ногу на камень.
— А иногда, — добавил он, — я лежал на нем и смотрел в небо.
— И летал, держа облако за хвост, — проговорила Кэтрин. — И несмотря на все это, ты облил меня презрением, когда я рассказала, что мечтала полететь к солнцу.
— Тогда я был ребенком, — сказал Джаспер, ставя ногу на землю, — и ничего не знал. Мы, Кэтрин, вынуждены жить здесь. Не на этой поляне и не в других местах, подобных ей, а в этом мире, где мечты ничего не значат.
— Мы должны жить и там, и там, — возразила Кэтрин. — Мы нуждаемся и в укромных уголках, и в убежищах, и в мечтах, и в жизни там, где мы разделяемся на плохих и хороших.
Надо быстренько придумать что-нибудь ехидное, чтобы поддразнить ее. Он не привык к серьезным разговорам. И сейчас его чувства слишком обострены.
И вообще, зачем он привел ее сюда? Мог бы потом сам сходить к камню.
Он никого никогда сюда раньше не приводил.
Кэтрин забралась на камень, оглядела поляну и села. Она сняла шляпку и положила ее рядом с собой, а потом обхватила колени и подняла лицо к небу.
Неожиданно на ее лице появилось испуганное выражение.
— Прости, — сказала она. — Я посягнула на то, что всегда было твоим?
— Ты и есть мое, не так ли? — улыбнулся Джаспер.
Он тоже взобрался на камень, сел, скрестив ноги, потом снял шляпу и сюртук, постелил его на камень и лег, причем так, чтобы и для Кэтрин осталось место.
Кэтрин оглянулась, посмотрела ему в глаза и легла рядом. Джаспер ощутил, как внутри у него все успокаивается. Здесь безопасно. У него всегда возникала эта иллюзия. А это именно иллюзия. Через какое-то время он вынужден был возвращаться домой, где на него тут же нападали с требованием объяснить, где он шлялся, почему он считает возможным нервировать мать своими долгими отлучками, почему он еще не сделал уроки, почему не выучил стихи из Библии, почему у него грязная одежда, почему…
Все.
Его тело расслабилось, но голова была занята мыслями. Он изо всех сил старался придумать слова, которые заставили бы Кэтрин рассмеяться или ответить остроумной репликой, однако ничего не получалось.
Что-то ему не удается стать самим собой. Нужно было прийти сюда одному.
— А знаешь, он любил Рейчел, — вдруг проговорил Джаспер и почувствовал себя полным идиотом, когда услышал собственные слова. Черт, он произнес это вслух.
— Мистер Гудинг? — после небольшой паузы спросила Кэтрин. — А почему в прошедшем времени? Мне казалось, что…
— Мой отец, — перебил ее Джаспер. — Ей было чуть больше года, когда он умер, и он любил ее. Он обожал ее. Он часто носил ее на руках по дому, к ужасу ее няньки.
Кэтрин ничего не сказала.
— И он с восторгом ждал моего появления, — продолжал Джаспер. — В тот день, когда он умер, он с друзьями отправился на охоту, а потом они выпили. Когда ему сообщили, что у моей матери, кажется, начались схватки, уже шел дождь. Отец скакал домой во весь опор и прыгнул через изгородь, вместо того чтобы потратить лишние десять секунд и проехать через ворота. Возможно, он даже не заметил, что они открыты. Так он погиб — а тревога оказалась ложной. Я появился на свет только через месяц.
Джаспер чувствовал себя первостатейным глупцом. Повернув голову, он насмешливо улыбнулся Кэтрин.
— Это хорошо, что он умер, — заявил он. — Второй ребенок стал бы для него полнейшим разочарованием. Ты, Кэтрин, не можешь не согласиться со мной.
— Почему ты заговорил об этом как об открытии? — спросила Кэтрин.
— Потому что это действительно открытие, — ответил Джаспер. — Сегодня утром, спустившись на кухню, я поговорил кое с кем из слуг, и они рассказали мне многое из того, о чем я никогда не слышал. Нам, знаешь ли, запрещалось упоминать имя отца.
— Почему? — нахмурилась Кэтрин.
— Он был повесой и вольнодумцем — в общем, порождением дьявола, — ответил Джаспер. — Когда вместе со вторым мужем моей матери в дом пришла добродетель, о влиянии отца следовало забыть раз и навсегда. Ради нашего блага. А возможно, он не был бы разочарован. Возможно, он воспринял бы меня как своего истинного преемника. Как думаешь?
Кэтрин проигнорировала его легкомысленный тон.
— Значит, тебе ничего не рассказывали о твоем отце? — От изумления ее и без того большие глаза стали огромными.
— Напротив, — возразил Джаспер, — все детство мне что-нибудь рассказывали о нем почти каждый день. Это человек, чье семя сделало меня плохим, безнадежным, неисправимым. Я похож на него как две капли воды — две капли тухлой воды, если быть точным. Я никогда ничего не добьюсь в жизни, потому что в моих жилах течет его кровь. И всем известно, куда я попаду после смерти, — в преисподнюю, где и присоединюсь к нему.
