Журнал сытой лягушкой плюхается в угол. Лида внимательно молчит — за ту вечность, что мы знаем друг друга, я превосходно изучил все оттенки ее дружественной немоты.
— Знаешь, обрыдло жить от зарплаты до заплаты… Копить на дорогую зажигалку. Обливаться слюной при виде шмоток в витринах…
— Ты хочешь все и сразу?
Кажется, она осуждает меня.
— А кто этого не хочет? Разве только ты… Тебе–то этого не понять, ведь ты женщина. Карьера не для тебя! Тебе бы замуж удачно выскочить…
Пожав плечами, она, видимо, соглашается. Еще бы не согласилась!
Смущенно поправив лямку великоватого бюстгальтера, обнимает колени, точно прячется в раковину своего собственного тела, компактное убежище на случай словесной междоусобицы.
— Знаешь, я недавно читала…
Закуриваю.
— …один журнал… Американцы проводили исследования….
Слушаю вполуха.
— Там были статистическая группа и контрольная… Так вот в статистической группе люди, фигурировавшие во внутриколлективных сплетнях…
Бред какой–то!
— В течение трех лет семьдесят процентов из них получили повышение по службе!
О чем это она?
— Тогда как в контрольной группе процент повышений по службе составил меньше двадцати.
Лениво почесываю брюхо. Не понимаю.
— Ну и что? — иронично интересуюсь.
Она тушуется, как будто ей стыдно от собственной глупости.
— То, что тебе нужно, — это большая сплетня. Все психологически объяснимо. Любой слух привлекает внимание к сотруднику и при всех прочих равных условиях повышает его личные котировки. Феномен объясняется просто: если о человеке столько говорят, значит, он чего–то стоит.
Я оживаю.
— Большая сплетня? — переспрашиваю, задумчиво выпуская дым.
— Да. — Она изучает свои обкусанные ногти, будто перед ней пергамент с письменами древней мудрости.
— Большая сплетня… — задумчиво бормочу я пробуя на вкус диковинное словосочетание.
Кажется, в этом что–то есть. Кажется, это то, что мне нужно…
И я сразу подумал о Леди Ди…
ОНА
Я тоже сразу подумала о Леди Ди. Но, конечно, ничего не сказала вслух. Господи, да кто тянул меня за язык, зачем… Но было уже поздно! Он встрепенулся. Ухватился. Поверил — сразу и на сотню с лишком несбыточных процентов. Закусил губу, не пряча жгучего интереса.
Да, он сразу подумал о Леди Ди.
Леди Ди — так мы, рядовые сотрудники, называем ее между собой. Леди Ди — обитательница высших сфер, наша местная богиня внутриконторского разлива. Я иногда сталкиваюсь с ней в женском туалете, где она подкрашивает губы, делая свою красоту еще неуязвимее, еще поразительнее. Она не замечает ничего, кроме своего отражения в зеркале, — и имеет на это полное право!
Она изящна, как настоящая леди. И столь же недосягаема, как ее иностранный прототип. Столь же красива. Удачлива. Родовита (если можно быть родовитой в стране потомственных аграриев и пролетариев). Ее папа — знаменитый Якушев, владелец компании «Инвест–финанс» и паевого фонда, не буду говорить какого. Твердят о его миллионах, если не миллиардах. Его имя через день мелькает в деловых новостях. Названия предприятий, принадлежащих ему лично или через подставных лиц, могло бы составить пухлую книжицу в твердом переплете. Имена его компаньонов столь громки, что их не рекомендуется произносить вслух. У него связи с правительственными кругами — причем, говорят, не только нашей страны. В Европе он как у себя дома. Этот пятидесятилетний мужчина выглядит на миллион — на пару десятков миллионов долларов! — столько, по экспертным оценкам, стоят активы его компании. У него несмываемый загар, ярко–голубые глаза, волевой подбородок, аромат всемогущества и всевластности. Однажды я видела его по телевизору, когда президент вручал ему очередную награду: он выглядел как бог, снисходительно принимающий земные почести!
Его дочери Дане, по–нашему — Леди Ди, всего двадцать три. Внешность европейской красавицы. Холеность патентованной белоручки. Диплом МВА, английский, полученный в Оксфорде. Наносная любезность, ни к чему не обязывающая вежливость — следствие хорошего воспитания. С такими знаниями, с таким дипломом и с таким отцом она в свои двадцать три твердо стоит на ногах — даже когда обута в туфли на острой, как жало, шпильке. Когда она идет по коридору, в глазах мужчин разгорается вожделенный блеск. Но Дана, мелькнув, как падучая звезда, скрывается в своем кабинете — он расположен как раз напротив директорской приемной.
За глаза мы зовем ее Леди Ди — впрочем, в глаза, наверное, тоже можно, она бы не обиделась. Ведь это не Рыбья Кость и не Железная Пятка… В этом прозвище — любовь, восхищение, почтение. Обожание. Королевская недосягаемость, царственная неприкосновенность. Сиятельность. Венценосность. Так зовут божество, случайно спустившееся на землю. Так зовут взошедшую на горизонте планету. Мечту несбыточную, химерическую. Так зовут ее величество Успех!
Понятно, для Леди Ди работа в нашей конторе — лишь трамплин, место, где она набирается опыта и заодно присматривает за Есенской. Потому что, если умножить два на два, разделить три на три, то можно понять: на самом деле наша контора принадлежит ее папаше, а Железная Леди — обыкновенная функционерка. Даже если она воображает о себе невесть что. Даже если она и есть на деле это самое невесть что!
Потому–то Рыбья Кость не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с Леди Ди. Надеется на ее диплом МВА? Боится прогневить Якушева? Или советы дочки — необходимое условие контракта с ее папашей? Скорее всего, все вместе и каждое в отдельности…
При всей своей осязаемой недоступности Леди Ди выглядит вполне земной и очень милой. Гладкие светло–каштановые волосы до плеч. Приветливая улыбка. Ласковый свет зеленоватых глаз. Спортивная фигура. Сильные ноги теннисистки, маленькие ступни. Крепкий кулачок, способный намертво сжимать не только ракетку, но и глотку приглянувшейся компании, перекрывая финансовый кислород. Милый, мнимо внимательный взгляд, призванный замаскировать равнодушие к простым смертным. Царственная грация олимпийской богини, безразличной к производимому ею действию на плебс. Бессознательное изящество абсолютной женственности.
О ней мечтает каждый мужчина в нашей конторе. Разве запрещено мечтать о несбыточном, нереальном? Разве запрещено в сумраке кинозала страстно лобзать киношную диву? Разве запрещено тетешкать в собственных объятиях химеру, с подростковой стеснительностью скрывая ее от досужих посторонних взглядов?
От этого воображаемого облапывания, от визуальной доступности, от еженощного присутствия в мужских коитальных мечтах Леди Ди кажется как будто немного истертой. Потасканной. Чересчур захватанной от выдуманных ласк. Опустившейся. Обыденной — как глянцевый плакат со взмахрившимися краями на стене. Потертый на сгибах. С пятнами коробления от влаги. С мушиным клеймом в неудобном месте, прямо в углу игривого глаза.
