Он явно не относился к тому типу мужчин, которыми, как Маргарет казалось, она могла бы увлечься. Что само по себе было интригующим.
Шерри.
Подобное имя подошло бы счастливому, энергичному и беззаботному молодому человеку.
Неужели он был таким раньше? До того как его жизнь так круто изменилась? И какой он сейчас, если не считать того, что он не выглядит ни счастливым, ни беззаботным?
У нее есть две недели, чтобы удовлетворить свое любопытство и узнать его лучше. Две недели, чтобы разобраться в своих чувствах и избавиться от влечения к нему или превратить это влечение в обязательства длиной в жизнь.
Маргарет пронзила дрожь, но, к счастью, этого никто не заметил. Все накинулись на пирожные, отдавая должное талантам кухарки и беседуя на отвлеченные темы с преувеличенной бодростью.
Дункан прибыл в театр с небольшим опозданием, чтобы не маячить рядом с ложей Морленда, вызывая подозрения, в ожидании, пока появятся герцог и его спутники. Если он надеялся таким образом избежать лишнего внимания, то напрасно. Ему пришлось войти в ложу на виду у публики, которая уже заняла свои места и убивала время, оставшееся до начала спектакля, разглядывая и обсуждая каждого вновь прибывшего.
С таким же успехом он мог быть ведущим актером, делающим свой выход на сцену. Дункан не сомневался, что все взгляды прикованы к нему. Ему не нужно было смотреть в зал, чтобы убедиться в этом. Судя по изменившемуся звуку голосов, он был в центре внимания.
Это действовало на нервы, если не сказать больше.
Так и задумано, решил Дункан. Все это устроено преднамеренно, если не с садистским умыслом. Маргарет Хакстебл испытывает его характер, а возможно, и свой тоже. Ведь она будет на публике не меньше, чем он, этим вечером. Конечно, если быть честным, она не предлагала ему явиться с опозданием. Но как он тотчас заметил, она села в первом ряду и оставила рядом с собой пустое место. Хотя могла сесть сзади и прятаться за спинами родственников.
Все, кто сидел в ложе, повернули головы в его сторону. Морленд казался надменным, Мертон мрачным, как и следовало ожидать. Монти усмехнулся, а его жена раскрыла веер, едва удостоив Дункана взглядом. Герцогиня улыбнулась в искренней попытке изобразить приветливость, а мисс Хакстебл невозмутимо приподняла брови.
— Лорд Шерингфорд, — сказала она, раскрыв веер.
Он поклонился, и она представила его своим сестрам. Обе были красавицами, хотя герцогиня привлекала скорее душевностью и обаянием, чем красотой.
— Идите сюда и сядьте рядом со мной, — распорядилась мисс Хакстебл, что Дункан и проделал. Едва ли он чувствовал бы себя более неловко, даже если бы явился в театр без клочка одежды.
Он взял руку мисс Хакстебл и поднес ее к своим губам.
— Браво, — произнес он, понизив голос. — Это было подстроено, не так ли?
Она не стала делать вид, что не понимает, что он имеет в виду, и улыбнулась.
— Давайте посмотрим, насколько вы хотите меня, лорд Шерингфорд, — сказала она, отняв у него свою руку. — И пусть свет посмотрит.
Она подалась к нему ближе, произнося эти слова, и в этот момент Дункан понял, что не хочет никакую другую.
— Вы поразительно красивы, — заметил он вполне честно. — Но поскольку вы всегда так выглядите, я не буду распространяться на эту тему. У вас счастливый тип красоты, который не исчезает с годами, приспосабливаясь к среднему возрасту и даже к старости.
— Вы определенно знаете, как вскружить женщине голову, милорд, — отозвалась она, яростно обмахивая лицо веером. — Я уже почти влюбилась в вас. Вы этого добивались?
В ее словах не было сарказма. Они были сказаны с юмором. Она посмеивалась над ним, а не пыталась уязвить. Возможно, она все-таки не холодна, решил Дункан. Надо быть благодарным и за малые милости.
Он бы улыбнулся в ответ, если бы не множество глаз, сверливших его со всех сторон. Если он не посмотрит в эти глаза сейчас, он не посмотрит в них вообще, и какой-нибудь писака, ведущий колонку светских сплетен, заметит его неловкость и представит ее как стыд.
Вряд ли это доставит ему удовольствие — прежде всего потому, что он не испытывает стыда. Не испытывал тогда и не испытывает сейчас.
Выходя из дома, Дункан предусмотрительно вооружился моноклем, модным аксессуаром, которым он обычно не пользовался. Смиту даже пришлось перерыть несколько ящиков, чтобы найти его. Он поднес его к глазам и оглядел ярусы лож и партер, заполненный в основном джентльменами.
Кое-кто приветливо помахал ему рукой, другие продолжали нагло глазеть на него, но большинство отворачивалось, изображая безразличие.
— Должна вас предупредить, — сказала мисс Хакстебл как раз в тот момент, когда предупреждение стало излишним, — что миссис Пеннеторн сидит непосредственно напротив нас, но выше. Эллиот выяснил, что джентльмен рядом с ней — это мистер Пеннеторн, а джентльмен, сидящий за ней, — мистер Тернер, ее брат.
Муж Лоры, ни больше и ни меньше.
Все трое теперь смотрели на него. Дункан опустил монокль и слегка кивнул. Боже правый, неудивительно, что его появление в ложе Морленда вызвало такое оживление. За пять лет Кэролайн ничуть не изменилась. Она была все такой же прелестной и хрупкой. Норман раздался в талии, но выглядел таким же занудой, как прежде. И он по-прежнему обожал накрахмаленные воротнички с такими высокими и острыми уголками, что рисковал уколоться. Рэндольф Тернер выглядел так, словно кто-то высосал всю кровь из его красивой белокурой головы.
Интересно, не размышляет ли он о том, чтобы бросить перчатку в лицо графу Шерингфорду, а затем всадить ему пулю между глаз на рассвете с двадцати шагов? Этого вполне достаточно, чтобы вся его кровь прилила к ногам.
Ни один из них не ответил на его кивок.
Гул голосов слегка изменился. Начался спектакль.
— Можно подумать, мисс Хакстебл, что вы это подстроили, — сказал Дункан, уронив монокль, висевший на черной ленточке. Он взял ее руку, положил ее на свою манжету и накрыл ладонью. — Эта сценка сама по себе театр, вы не находите?
Она рассмеялась.
— Это было бы очень ловко с моей стороны, — сказала она. — Вам нравятся пьесы Оливера Голдсмита?
— Я отвечу на этот вопрос после спектакля.
Но он не мог сосредоточиться на происходящем на сцене, остро ощущая тепло ее руки с длинными пальцами и безупречными овалами коротко подстриженных ногтей. Она обладала несомненной физической привлекательностью, и Дункан сознавал, что его влечет к ней — физически. Близость с ней вовсе не будет испытанием, если они поженятся.
Он также ощущал молчаливое присутствие ее родных. Все они сидели у него за спиной, и ему оставалось только гадать, что является предметом их пристального внимания: он сам или спектакль.
И он прекрасно сознавал, что все, кто присутствовал в этот вечер в театре, будут иметь завтра более интересные темы для обсуждения, чем игра актеров и качество постановки.
