Возможно, не так уж важно, что они были знакомы с Маргарет менее трех недель.
— Неловко, да? — спросила она после довольно продолжительной паузы, когда они оба пили чай.
— Ты имеешь в виду молчание? — уточнил он.
— Я могла бы говорить, — сказала она. — И полагаю, ты тоже. Но не непрерывно. У тебя есть подходящая тема, Дункан?
— А о чем ты говоришь со своим братом? — поинтересовался он. — Или с сестрами?
Она подняла на него озадаченный взгляд:
— Даже не помню. Со знакомыми я могу поддерживать разговор сколько угодно. Это дань вежливости. Но с близкими людьми мне не нужно прилагать усилия. Они говорят, я говорю, нам не приходится искать темы для разговора. Они возникают сами.
— А вы когда-нибудь молчите? — спросил он.
Маргарет задумалась.
— Да, довольно часто, — сказала она. — Молчание — это часть общения даже с близкими друзьями.
— Наверное, дело в том, что я не член семьи и не близкий друг? — предположил он.
Она удивленно уставилась на него.
— Ты член семьи и можешь стать другом, — возразила она. — Но разве можно навязать дружбу, Дункан? Или освободиться от дружбы?
Дункан задумался. Сказать по правде, он не находил молчание неловким. Будь это так, он нашел бы, чем заполнить паузу. С момента их приезда он довольно много говорил о своем доме, семье и детстве. Но они совсем не говорили о Маргарет. Он мог бы расспросить ее, чтобы скоротать вечер.
Но ведь он дома, сообразил Дункан. А она на новом месте, к которому еще не привыкла. Понятно, что она испытывает неловкость.
— Начнем с того, что мы не враги, — заметил он.
— Конечно.
— Этого недостаточно, чтобы быть друзьями? — поинтересовался он.
Она улыбнулась.
— Мы любовники, — напомнил Дункан.
— Да.
— Но не друзья?
— Думаю, — сказала Маргарет, поставив свою чашку, — я просто устала.
— И немного расстроена? — мягко спросил он.
— Нет, — сказала она и внезапно рассмеялась. — Это было бы непоследовательно, раз уж я сообщила тебе, что я оптимистка. Просто я устала и на мгновение забыла, что брак — это путешествие, как и сама жизнь. Я не должна была ожидать, что он будет безупречным с самого начала. Будь так, нам бы некуда было двигаться, не так ли?
— Наш брак не безупречен? — спросил он.
— Конечно, нет, — сказала она, все еще улыбаясь. — Мы поженились по далеко не безупречным причинам, и мы женаты всего лишь несколько дней. Я хочу покоя, счастья, хочу иметь собственный дом и детей. Ты хочешь… хотя бы не слишком сожалеть о своей женитьбе. В этом нет ничего невозможного, не так ли? Для нас обоих?
Ее честность поразила его с начала их знакомства. Она и сейчас оставалась честна. Ее ожидания не были чрезмерными, как и ее требования к нему.
— Я не сожалею, что женился, — сказал он.
Ему вдруг пришло в голову, что будь он сейчас один, то, наверное, испытывал бы чувство одиночества, несмотря на то что завтра приезжает Тоби. А сейчас он не чувствует себя одиноким. Он немного раздражен, возможно, но не одинок и не несчастен.
— Спасибо, — поблагодарила Маргарет. — Когда-нибудь ты скажешь это с большей убежденностью. Обещаю.
— А ты когда-нибудь скажешь мне, — произнес он, вставая, — что ты не только довольна нашим браком, но и счастлива. Обещаю.
Он протянул к ней руку и поднял ее на ноги.
— И когда-нибудь, — сказал он, — мы сможем просидеть в молчании целый час, не испытывая неловкости.
Она снова рассмеялась.
А затем она обвила руками его шею и прильнула к нему, прижавшись щекой к его груди. Его руки сомкнулись вокруг нее.
— О, как мне хотелось… — пробормотала она и замолкла. Она молчала так долго, что он подумал, что она не продолжит. Но она продолжила: — Как мне хотелось, чтобы моя жизнь была именно такой — с собственным домом, с мужем, которого я могла бы ценить и уважать, с близостью, общими интересами и обещанием счастья на расстоянии вытянутой руки. Дункан, я и в самом деле совсем не расстроена. Я испытываю…
Она отстранилась и посмотрела на него, так и не закончив фразу.
— Вожделение? — предположил он.
— О, ты ужасный человек! — воскликнула Маргарет. — Ты же знаешь, что благовоспитанные дамы не употребляют подобных слов.
Он приподнял бровь, устремив на нее иронический взгляд, но ничего не сказал.
— Да, — призналась она. — Вожделение. Какое восхитительно порочное слово!
Женщины — сложные создания, подумал Дункан, целуя ее. Возможно, это была не самая оригинальная мысль, но вожделение не сводилось для них к простой потребности поваляться в постели. В их головах оно переплеталось с замужеством, собственным домом, симпатией, уважением, романтикой и любовью.
А для мужчин? Для него?
Он углубил поцелуй, обхватив ладонями ее ягодицы и прижав ее к своему напрягшемуся естеству.
Ему тоже так хотелось…
Обнимать женщину, иметь ее в своей постели, а в своей… Жизни? А в своем сердце?
Он не знал и не хотел задумываться над ответом.
— Мэгги, — шепнул он у самого ее уха. — Пойдем в постель.
Она протяжно вздохнула.
— Пойдем. Это приятная часть нашего брака, правда?
— Давай не будем анализировать? — предложил Дункан, положив ее руку себе на локоть. — Давай просто займемся этим и будем наслаждаться.
Губы Маргарет изогнулись в улыбке, в глазах сверкнуло веселье.
— Согласна, — сказала она, — и с тем и с другим. Боюсь, ты сделаешь из меня распутницу.
— Вот и хорошо, — отозвался он.
Глава 20
На следующее утро после их прибытия в Вудбайн-Парк Маргарет устыдилась минутной слабости, которую она позволила себе прошлым вечером, подавленная непривычностью своего нового окружения.
Во время затянувшегося молчания в гостиной она обнаружила, что скучает по своей семье, по Мертон-Хаусу и Уоррен-Холлу, по знакомой рутине своей повседневной жизни. И окончательно осознала, что все изменилось, раз и навсегда, и нельзя вернуться назад.
Это было нелепо. С какой стати ей хотеть вернуться назад? Ведь она не рассталась со своей семьей навеки. Она всего лишь получила то, чего желала всю эту долгую зиму.
Утром все выглядело ярче даже в буквальном смысле слова. В голубом небе сияло солнце, а из окон их спальни открывался живописный вид на парк перед домом. Дом располагался на вершине холма, и за ухоженными лужайками виднелись деревья, река, крыши деревенских домов и шпиль церкви. А дальше до самого горизонта тянулись фермерские поля, похожие на гигантское лоскутное одеяло.
