— Это не социалистический Интернационал, —
продолжил Мизинов, — потому что у господ коммунистов на такие дела кишка
тонка. Да и не мог Бриллинг быть революционером — это исключено. Чем бы он там
втайне ни занимался, но нигилистов мой дорогой помощник ловил всерьез и весьма
успешно. Что же тогда «Азазелю» нужно? Ведь это самое главное! И никаких
зацепок. Каннингем мертв. Бриллинг мертв. Николай Круг — простой исполнитель,
пешка. Негодяй Пыжов мертв. Все концы обрублены… — Лаврентий Аркадьевич
возмущенно развел руками. — Нет, я решительно ничего не понимаю! Я знал
Бриллинга более десяти лет. Я сам вывел его в люди! Сам нашел его! Посудите
сами, Фандорин. В бытность харьковским генерал-губернатором я проводил
всевозможные конкурсы среди гимназистов и студентов, чтобы поощрить в молодом
поколении патриотические чувства и стремление к полезным преобразованиям. Мне
представили тощего, нескладного юношу, гимназиста выпускного класса, который
написал очень дельное и страстное сочинение на тему «Будущее России». Поверьте
мне, по духу и биографии это был настоящий Ломоносов — без роду и племени,
круглый сирота, выучился на медяки, сдал экзамены сразу в седьмой класс
гимназии. Чистый самородок! Я взял над ним шефство, назначил стипендию,
определил в Петербургский университет, а потом принял к себе на службу и ни
разу об этом не пожалел. Это был лучший из моих помощников, мое доверенное
лицо! Он сделал блестящую карьеру, перед ним были открыты все дороги! Какой
яркий, парадоксальный ум, какая инициативность, какая исполнительность!
Господи, да я собирался дочь за него выдать! — Генерал схватился рукой за
лоб.
Эраст Петрович, уважая чувства высокого начальства, выдержал
тактичную паузу и кашлянул.
— Ваше высокопревосходительство, я тут подумал…
Зацепок, конечно, немного, но все-таки кое-что есть.
Генерал тряхнул головой, словно прогоняя ненужные
воспоминания, и сел за стол.
— Слушаю. Говорите, Фандорин, говорите. Никто лучше вас
не знает эту историю.
— Я, собственно, вот о чем… — Эраст Петрович
смотрел в список, подчеркивая что-то карандашом. — Тут сорок четыре
человека — двоих мы не разгадали, а действительный статский советник, то есть
Иван Францевич, уже не в счет. Из них по меньшей мере восьмерых не так трудно
вычислить. Ну подумайте сами, ваше высокопревосходительство. Сколько
начальников охраны может быть у бразильского императора? Или номер 47F —
бельгийский директор департамента, отправлено 11 июня, получено 15-го.
Установить, кто это, будет легко. Это уже двое. Третий: номер 549F —
вице-адмирал французского флота, отправлено 15 июня, получено 17-го. Четвертый:
номер 1007F — новоиспеченный английский баронет, отправлено 9 июня, получено
10-го. Пятый: номер 694F — португальский министр, отправлено 29 мая, получено 7
июня.
— Это мимо, — перебил генерал, слушавший с
чрезвычайным вниманием. — В Португалии в мае сменилось правительство, так
что все министры в кабинете новые.
— Да? — расстроился Эраст Петрович. — Ну
хорошо, значит, получится не восемь, а семь. Тогда пятым американец: номер 852F
— заместитель председателя сенатского комитета, отправлено 10 июня, получено
28-го, как раз при мне. Шестой: номер 1042F, Турция, личный секретарь принца
Абдул-Гамида, отправлено 1 июня, поступило 20-го.
Это сообщение особенно заинтересовало Лаврентия Аркадьевича.
— В самом деле? О, это очень важно. И прямо 1 июня?
Так-так. 30 мая в Турции произошел переворот, султана Абдул-Азиза свергли, и
новый правитель Мидхат-паша возвел на престол Мурада V. А на следующий же день
назначил к Абдул-Гамиду, младшему брату Мурада, нового секретаря? Скажите,
какая спешность! Это крайне важное известие. Уж не строит ли Мидхат-паша планов
избавиться и от Мурада, а на трон посадить Абдул-Гамида? Эхе-хе… Ладно,
Фандорин, это не вашего ума дело. Секретаря мы установим в два счета. Я нынче
же свяжусь по телеграфу с Николаем Павловичем Гнатьевым, нашим послом в
Константинополе, мы давние приятели. Продолжайте.
— И последний, седьмой: номер 1508F, Швейцария, префект
кантональной полиции, отправлено 25 мая, поступило 1 июня. Остальных вычислить
будет много труднее, а некоторых даже невозможно. Но, если определить по
крайней мере этих семерых и установить за ними негласное наблюдение…
— Дайте сюда список, — протянул руку
генерал. — Немедленно распоряжусь, чтобы в соответствующие посольства
отправили шифровки. Видимо, придется вступить в сотрудничество со специальными
службами всех этих стран. Кроме Турции, где у нас прекрасная собственная сеть…
Знаете, Эраст Петрович, я был резок с вами, но вы не обижайтесь. Я очень ценю
ваш вклад и все такое… Просто мне было больно… Из-за Бриллинга… Ну, вы
понимаете.
— Понимаю, ваше высокопревосходительство. Я и сам, в
некотором смысле, не меньше вашего…
— Вот и хорошо, вот и отлично. Будете работать у меня.
Разрабатывать «Азазель». Я создам особую группу, назначу туда самых опытных
людей. Мы непременно распутаем этот клубок.
— Ваше высокопревосходительство, мне бы в Москву
съездить…
— Зачем?
— Хотелось бы потолковать с леди Эстер. Сама она,
будучи особой не столько земной, сколько небесной, (здесь Фандорин улыбнулся)
вряд ли была посвящена в суть истинной деятельности Каннингема, но знает этого
господина с детства и вообще могла бы поведать что-нибудь полезное. Не надо бы
с ней официально, через жандармерию, а? Я имею счастье немного знать миледи,
она меня не испугается, да и по-английски я говорю. Вдруг еще какая-то зацепка
обнаружится? Может быть, через прошлое Каннингема на что-нибудь выйдем?
— Что ж, дело. Поезжайте. Но на один день, не дольше.
Сейчас отправляйтесь спать, мой адъютант определит вас на квартиру. А завтра
вечерним поездом в Москву. Если повезет, к тому времени уже поступят первые
шифровки из посольств. Утром 28-го вы в Москве, беседуете с леди Эстер, а
вечером извольте обратно, и сразу ко мне с докладом. В любое время, ясно?
— Ясно, ваше высокопревосходительство.
* * *
В коридоре вагона первого класса поезда «Санкт-Петербург —
Москва» очень важный пожилой господин с завидными усами и подусниками, с
бриллиантовой булавкой в галстуке, курил сигару, с нескрываемым любопытством
поглядывая на запертую дверь купе номер один.
— Эй, любезный, — поманил он пухлым пальцем кстати
появившегося кондуктора.
Тот мигом подлетел к сановному пассажиру и поклонился:
— Слушаю-с.
Барин взял его двумя пальцами за воротник и приглушенно
забасил:
— Молодой человек, что в первом едет — кто таков?
Знаешь? Уж больно юн.
