От «превосходительства» Эраст Петрович приосанился и
украдкой покосился на зеркало. Неужто правда за генерала можно принять? Что ж,
«ножки размять» было бы неплохо, да и думается на ходу лучше. Вертелась в
голове какая-то смутная идейка, да все ускользала, пока не давалась в руки, но
обнадеживала — копай, мол, копай.
— Пожалуй. Сколько стоим?
— Двадцать минут. Да вы не извольте беспокоиться,
гуляйте себе. — Кондуктор хихикнул. — Без вас не уедут-с.
Эраст Петрович спрыгнул с лесенки на залитую станционными
огнями платформу. Кое-где в окнах купе свет уже не горел — очевидно, некоторые
из пассажиров отошли ко сну. Фандорин сладко потянулся и сложил руки за спиной,
приготовившись к моциону, призванному поспособствовать пущей мыслительной
активности. Однако в это время из того же вагона спустился осанистый, усатый
господин в цилиндре, метнул в сторону молодого человека полный любопытства
взгляд и протянул руку юной спутнице. При виде ее прелестного, свежего личика
Эраст Петрович замер, а барышня просияла и звонко воскликнула:
— Папа, это он, тот господин из полиции! Помнишь, я
тебе рассказывала? Ну тот, который нас с фрейлейн Пфуль допрашивал!
Последнее слово было произнесено с явным удовольствием, а
ясные серые глаза смотрели на Фандорина с нескрываемым интересом. Следует
признаться, что головокружительные события последних недель несколько
приглушили воспоминания о той, кого Эраст Петрович именовал про себя
исключительно «Лизанькой», а иногда, в особенно мечтательные минуты, даже
«нежным ангелом». Однако при виде этого милого создания огонек, некогда
опаливший сердце бедного коллежского регистратора, моментально полыхнул жаром,
обжег легкие огненными искорками.
— Я, собственно, не из полиции, — покраснев,
пробормотал Фандорин. — Фандорин, чиновник особых поручений при…
— Все знаю, je vous le dis tout cru,
[35]
—
с таинственным видом сказал усатый, блеснув бриллиантом в галстуке. —
Государственное дело, можете не вдаваться. Entre nous sois dit,
[36]
cам неоднократно по роду деятельности имел касательство, так что все отлично
понимаю. — Он приподнял цилиндр. — Однако позвольте представиться.
Действительный тайный советник Александр Аполлодорович Эверт-Колокольцев,
председатель Московской губернской судебной палаты. Моя дочь Лиза.
— Только зовите меня «Лиззи», «Лиза» мне не нравится,
на «подлизу» похоже, — попросила барышня и наивно призналась. — А я
про вас часто вспоминала. Вы Эмме понравились. И как вас зовут, помню — Эраст
Петрович. Красивое имя — Эраст.
Фандорину показалось, что он уснул и видит чудесный сон. Тут
главное — не шевелиться, а то не дай Бог проснешься.
Глава 15
в которой убедительнейшим
образом доказывается важность правильного дыхания
В обществе Лизаньки («Лиззи» у Эраста Петровича как-то не
прижилось) одинаково хорошо и говорилось, и молчалось.
Вагон мерно покачивался на стыках, поезд, время от времени
порыкивая гудком, мчался на головокружительной скорости через сонные, окутанные
предрассветным туманом валдайские леса, а Лизанька и Эраст Петрович сидели в
первом купе на мягких стульях и молчали. Смотрели в основном в окно, но по
временам взглядывали и друг на друга, причем если взгляды ненароком
пересекались, то это было совсем не стыдно, а наоборот, весело и приятно. Фандорин
уже нарочно старался оборачиваться от окна как можно проворней, и всякий раз,
когда ему удавалось поймать встречный взгляд, Лизанька тихонько прыскала.
Говорить не следовало еще и потому, что можно было разбудить
господина барона, покойно дремавшего на диване. Еще не так давно Александр
Аполлодорович увлеченно обсуждал с Эрастом Петровичем балканский вопрос, а
потом, почти на полуслове, вдруг всхрапнул и уронил голову на грудь. Теперь
голова уютно покачивалась в такт стуку вагонных колес: та-дам, та-дам (туда-сюда,
туда-сюда); та-дам, та-дам (туда-сюда, туда-сюда).
Лизанька тихо засмеялась каким-то своим мыслям, а когда
Фандорин вопросительно посмотрел на нее, пояснила:
— Вы такой умный, все знаете. Вон папеньке и про
Мидхат-пашу объяснили и про Абдул-Гамида. А я такая глупая, вы даже не
представляете.
— Вы не можете быть глупая, — с глубоким
убеждением прошептал Фандорин.
— Я бы вам рассказала, да стыдно… А впрочем, расскажу.
Мне почему-то кажется, что вы не будете надо мной смеяться. То есть вместе со
мной будете, а без меня не будете. Правда?
— Правда! — воскликнул Эраст Петрович, но барон
шевельнул во сне бровями, и молодой человек снова перешел на шепот. — Я
над вами никогда смеяться не буду.
— Смотрите же, обещали. Я после того вашего прихода
представляла себе всякое… И так у меня красиво получалось. Только жалостливо
очень и непременно с трагическим концом. Это из-за «Бедной Лизы». Лиза и Эраст,
помните? Мне всегда ужасно это имя нравилось — Эраст. Представляю себе: лежу я
в гробу прекрасная и бледная, вся в окружении белых роз, то утонула, то от
чахотки умерла, а вы рыдаете, и папенька с маменькой рыдают, и Эмма сморкается.
Смешно, правда?
— Смешно, — подтвердил Фандорин.
— Просто чудо, что мы так на станции встретились. Мы к
ma tante
[37]
погостить ездили и должны были еще вчера
вернуться, но папенька в министерстве по делам задержался и переменили билеты.
Ну разве не чудо?
— Какое же это чудо? — удивился Эраст
Петрович. — Это перст судьбы.
Странное в окне было небо: все черное, а вдоль горизонта
алая кайма. На столе уныло белели забытые депеши.
* * *
Извозчик вез Фандорина через всю утреннюю Москву от
Николаевского вокзала в Хамовники. День был чист и радостен, а в ушах Эраста
Петровича все не умолкал прощальный возглас Лизаньки:
— Так вы непременно приезжайте сегодня! Обещаете?
