– Если вдруг заинтересуетесь темой всерьез, –
олигарх похлопал по крышке лежавшего на столе ноутбука, – у меня здесь
подробный бизнес-план. Расчеты впечатляют. Тема, как я уже говорил, горячая.
Свободных посевных площадей на Западе осталось мало, масложировые европейцам
придется закупать в иных краях, причем закупать во все возрастающих
количествах. Тот, кто будет им поставлять всю эту музыку, скажем, рапсовое
масло, на европейском рынке будет иметь неплохой навар и репутацию честного
торговца. И эту нишу я чертовски хочу занять одним из первых. Высаживать рапс
на Украине, здесь же его и перерабатывать. Это как с нефтью: гораздо выгоднее продавать
продукты переработки, чем сырье. Плюс лишние рабочие места для своих, а не для
европейских работяг, причем в первую очередь для каких-нибудь арабских
гастарбайтеров. Вы видите что-нибудь плохое в этой затее?
– Хорошее дело, как ни посмотри, – подумав, не
кривя душой, сказал Мазур.
– Вот-вот. Это хороший бизнес. И заметьте, бизнес
честный. В белых перчатках. И еще учтите: нет более сладкой мечты у бизнесмена,
у любого, какого ни возьми размаха и полета, чем мечта быть монополистом. Ну,
на худой конец одним из лидеров рынка, одним из первых проторившим рыночную
дорогу. Биллом Гейтсом, короче говоря.
Он снова постучал по ноутбуку.
– Я готов крупно вложиться в этот проект, начинать
можно хоть сейчас… Но вот парадокс, – Малышевский развел руками, –
отчего-то я не спешу вкладываться ни в этот проект, ни в какой другой еще. А
подобных задумок, уж поверьте – винчестеры лопаются. И как, по-вашему, –
почему?
– Риски велики.
– Вот именно. Но только какие риски? Разве что
сельскохозяйственные, погодные или экономические? Нет. С этим уж как-нибудь
разберемся. Риски политические…
На этот раз Малышевский налил водички не только себе, но и
Мазуру. Сказал:
– Наверное, вы думаете: что за болтливый олигарх
попался. Ну а давайте на миг предположим, что это не приступ словоблудия. Тогда
сам собой встает вопрос: зачем я вам все это рассказываю, трачу время, тем
более сейчас, после всего происшедшего? Ну, и как вы думаете – зачем?
Пока Мазур собирался с мыслями, чтобы ответить, Малышевский
повернулся к Оксане, тишайшим призраком стоявшей у дверей:
– А вот скажи-ка, мой верный Адъютант. А ты бы,
оказавшись на моем месте, стала бы затевать дорогостоящие проекты? Вкладывать
собственные деньги, договариваться о кредитах, привлекать под свое имя
инвесторов? Или подумала бы: на кой мне это, когда у меня и так всего хватает,
когда от надежных вложений денежки справно текут полноводными потоками и потоки
эти в ближайшие годы не ослабеют, даже разразись вдруг кризис мирового
масштаба? Ну что скажешь, Оксаночка?
– Какой может быть ответ, если я вас всегда отговариваю
от сомнительных проектов, – пожала плечами Адъютант.
Малышевский вновь повернулся к Мазуру:
– Вот поэтому она так и останется наемным управленцем,
пусть и высшего звена, и никогда не поднимется до олигарха. Рисковать не хочет и
не умеет. Да, да, рисковать тоже надо уметь. Женщина, что с нее взять…
Олигарх поднялся из кресла, прихватив с собой и бокал с
минералкой. Принялся расхаживать по кабинету.
– Поставить крупную сумму в тотализаторе на «пан или
пропал» – это типичный пример глупого риска. Обычно в таких случаях, к слову
говоря, отчего-то выпадает как раз таки «пропал». А умный риск – это значит
подчинить случайность себе, прибрать к себе в кулак все нити, стать доподлинным
хозяином положения, стать своего рода пауком в паутине, ощущающим малейшее
колебание сплетенной им сложной сети и представляющим всю сложность этой сети,
сделать последний решающий ход, поставив все на карту, и выиграть, – вот
что такое рисковать по уму.
Малышевский даже выплеснул минералку из бокала, расписывая
теорию разумного риска. Видимо, чтобы не расплескать всю воду, он подошел к
окну и поставил бокал на широченный, как взлетно-посадочная полоса, подоконник.
«Шторы отдернуты, стоит перед окном и светится, как памятник
на площади, – в голове Мазура сам собой заработал компьютер. –
Стекло, конечно, пуленепробиваемое. Только на любое стекло, как известно,
найдется своя пуля, свое ружжо и свой меткий стрелок…»
Совсем недавно ему довелось созерцать аккурат такую дуру –
четырнадцатимиллиметровое ружьецо, – изготовленное для работы по
президенту одной далекой страны.
– Самое смешное, Кирилл Степанович, – после
некоторой паузы вновь заговорил Малышевский, отвернувшись от окна, – что
этот домина здоровущий – на фиг не нужен вместе с прилегающим парком, по
которому я не прогуливался уже сто лет. А в этом чертовом парке, акромя охраны,
по-моему, никто и не бывает. Раньше хоть приемы здесь закатывал, так по парку
разбредались парочки… а теперь и этого нет. Простаивает парк.
«Тоже мне проблема! Отдай усадебку под детдом или под
санаторий ветеранам войны», – мог бы сказать Мазур. Но ясное дело, не
сказал.
– Это все приобретено в пору бизнесменского взросления,
когда от денежного дождя немножко поехала головушка и хотелось… хотелось
куролесить. В духе разудалых русских купчин. Я тогда много понапокупал всякой
всячины. Однажды, не поверите, эскиз Варотари
[11]
купил за
сумасшедшие деньги, подлинник. Баб по всей стране и по Европам с Азиями за
собой автобусами возил. Но, в общем, довольно скоро угомонился… Так я все же
возвращаюсь к своему вопросу, Кирилл Степанович.
Олигарх, прихватив с собой стоявший на подоконнике бокал,
вновь направился к столику.
– Как вы думаете, зачем я столько времени потратил,
рассказывая вам массу ненужных вещей? Про рапс какой-то, про топливо…
«Это он тест, что ли, такой проводит, последний и
окончательный? – устало подумал Мазур. – На искренность? На
соображалку? Или на предприимчивость?» И, закуривая, сказал осторожно:
