Не каждый день в мэрию их заштатного городка заглядывали
столь серьезные люди! Это где-нибудь в Киеве к появлению столь ответственных и
суровых товарищей отнеслись бы с меньшим трепетом, там видали гостей и
поважнее. Но здесь, в провинциальном приморском городишке, явление двух высоких
чинов из самого Киева, – это, знаете ли, событие. Да к тому же столичные
гости принадлежат к учреждению, которое пустяками не занимается по определению.
Тут уж у любого рядового служаки сам собой включается рефлекс принятия стойки
«смирно».
Надо признать, документы Мазуру и Стробачу справили
наинадежнейшие. И справили быстро – аккурат к их возвращению из Ирана. Это была
даже не липа. Какая же липа, если изготовлено все в государственной типографии,
а подписи и печати самые что ни на есть настоящие? Ну разве что кому-то в
голову придет связаться с отделом кадров учреждения, ведавшего госбезопасностью
жовто-блакитного государства и поинтересоваться, а не состоят ли в ваших тесных
рядах гарны хлопцы Мазур да Стробач, оба-двое как на подбор полковники, –
то могло бы и всплыть, что таковые в рядах не состоят и, что характерно,
никогда не состояли. Да вот только где это видано, чтобы подобные учреждения
отвечали на звонки простых граждан из мэрий? И не просто отвечали, а подробно
расписывали, кто и где служит, в каком звании и чем занимается?..
Рука милиционера потянулась к телефону.
– Не надо никому докладывать! – командным тоном
остановил его Мазур. И добавил отеческими интонациями: – Не надо тебе лезть в
эти игры, сынок.
Молодой охранник не стал выспрашивать, что за игры имеет в
виду пан незваный гость. Серьезные игры, с политическим уклоном, какие же еще –
раз целых двое полковников заявились, а не простые мордовороты из «масок-шоу».
С тех пор, как по стране прокатился оранжевый вал, сии игры очень полюбили паны
начальнички от самого большого до самого маленького, полюбили от Львовщины и до
Крымщины. Правила такой игры просты до невозможности: одни пытаются оттяпать
кусок, и желательно пожирнее, обвиняя противную сторону в политической
неблагонадежности и заодно во всех прочих смертных грехах, другие, как могут,
защищают то, что нажито непосильным трудом. В общем, передел собственности и
власти. И конца-края этим играм не видно.
«Крупняк уже переделили, теперь добрались и до нашего
захолустья», – где-то примерно так должен был подумать охранник, провожая
взглядом две фигуры в строгих серых костюмах…
В этот самый что ни на есть разгар трудового дня мэрия
отнюдь не гудела, как потревоженный улей, и его вид не смог бы умилить случайно
заглянувшего сюда рядового избирателя – вот, мол, как радеют за нас слуги
народа, трудятся, не покладая рук, в поте и мыле, на народное наше благо… Почти
пустые коридоры, если кто и попадается навстречу, то передвигается не быстрым
деловым шагом, а нога за ногу.
Даже коридорная пыль в солнечных лучах оседает как-то вяло и
сонно, проникаясь общей учрежденческой спячкой. Правда, некое оживление
наблюдалось в приемной мэра. На ярко-красных креслах, положив на колени
портфели и папки, дожидались своей очереди посетители. Некий здоровяк в
рубашке-гавайке, словно перенесенный сюда из российских девяностых, эдакий
вымерший типаж – средней паршивости бандюган (разве что толстой золотой цепи на
шее не хватает), заигрывал, крутя на пальце ключи от машины, с довольно
миленькой секретаршей.
Появившиеся в приемной двое новых посетителей в серых
костюмах уверенно, будто так и надо, прошли мимо секретарского стола, не
интересуясь – занят сам, не занят, принимает ли сегодня и кто последний, –
с ходу направились к кабинету. Стробач взялся за дверную ручку.
– Эгей, вы куды?! – вдруг опомнившись, взвилась
секретарша.
Ее не удостоили ответом. Стробач потянул на себя дверь.
Видимо, желая показать себя во всей красе перед гарной дивчиной, тип в гавайке,
что-то пробубнив, вроде «да я зараз цих козлив!», ломанулся к наглецам и даже
уцепил Мазура за рукав. Это он сделал зря, в чем незамедлительно и убедился,
когда Мазур, перехватив его за запястье, легонько так сжал двумя пальцами
определенную точку. Тип в гавайке заплясал на месте, тряся рукой, поскуливая и
отчего-то вдруг позабыв о гарной дивчине.
В кабинете за Т-образным столом сидели трое. Один, как и
положено главному начальнику, во главе стола, двое по бокам. На столе были
разложены какие-то схемы и чертежи, перед посетителями лежали раскрытые папки с
множеством бумаг внутри. У всей троицы был настолько плутоватый вид, что Мазур
готов был поставить сто против одного: до их прихода эти граждане обсуждали не
что иное, как животрепещущую проблему распилов и откатов (или как они там зовутся
на местном чиновничьем жаргоне). Не иначе, строительство сверхскоростной трассы
или позарез нужного народу стадиона для спидвея.
– Шо це такэ! Що вам потрибно, геть! – хорошо
поставленным начальственным голосом пророкотал мэр.
Его рык способен был, пожалуй, до прожилок пронять, напугать
мелкую сошку вроде начальников ЖЭКов. Те и инфаркт могли бы схватить.
Однако нынешние посетители к ЖЭКам никакого отношения не
имели. Они проходили совсем по другому ведомству. И повели себя эти посетители,
с точки зрения пана мэра, совершенно возмутительно.
Один из них (Стробач) поставил на край стола кейс, раскрыл
его и принялся что-то там внутри включать и переключать. Второй же (Мазур)
направился к мэрскому столу.
– Вы что себе позволяете! – перешел на русский
мэр, и на этот раз начальственный окрик прозвучал уже чуть менее грозно. В
голосе явственно проступило осторожное сомнение.
А граждане за столом переглянулись, как по команде,
захлопнули папки и принялись сворачивать рулоны с планами и чертежами. Они
определенно уловили в происходящем нехорошую странность и, понятное дело, не
горели желанием оказаться в эпицентре любых неприятностей.
Второй посетитель, Мазур, положил на стол перед мэром «свое»
удостоверение, поверх него бросил сложенные пополам два листа бумаги и навис
над мэром, опершись кулаками о стол.
– Ознакомьтесь с документами, пан Стороженко, и уверяю
вас, вопрос «що вам потрибно» отпадет сам собой.
Мазур произнес фразу так, как и требовалось произносить в
подобных случаях: чуть небрежно, чуть брезгливо и с полным чувством
превосходства.
На «корочки» мэр едва взглянул, видимо, нисколько не
подвергая сомнению их подлинность, а вот в темные строчки на бумажном листе
всматривался долго и вдумчиво. Хотя ничего для себя нового на той бумаге увидеть
не мог – это была ксерокопия одного документа за подписью как раз его самого,
господина Стороженко. И вторая бумага тоже была ксерокопией и там тоже имелась
подпись все того же господина Стороженко.
Мэр не побледнел, на стуле не покачнулся, но, как бы написали
в старинном романе, на его лице проступила нешуточная борьба чувств.
