– Этого расстрела вполне хватило, чтобы твой конкурент
страшно напугался и пошел с тобой на мировую. Конечно, никто никогда и ничего
не докажет, но мы-то с тобой знаем, как оно было. Я уже не говорю о
банкротствах предприятий, когда твои орелики-рейдеры с твоего благословения в
выборе средств не церемонились…
– Это называется бездоказательная клевета, – снисходительно
улыбнулся Малышевский.
– Ай да брось ты! – Кривицкий махнул рукой. –
Не перед присяжными выступаем, как вы сами мне тут весь день талдычите. Не буду
я тебе ничего доказывать, больно надо… И ты, Ваня, – он повернулся к
Больному, – тоже, конечно, весь в шоколаде, да? А это не ты ли, Иван
Сергеевич, одно время расчищал себе путь, организуя накаты силовиков на твоих
конкурентов? Если мне не изменяет память, с тебя в Москве и началась это волна
наездов друг на друга всевозможных структур – от налоговиков до прокурорских. С
твоей помощью немало народу пересажали и разорили. Иногда это имело печальные и
даже, не побоюсь громких слов, – трагические последствия. Например,
самоубийство Губерниева…
– Много чего было, Гена, никто и не спорит, –
пожал плечами Грузин. – Только ведь – «было». Ты же русский язык лучше
меня знаешь, должен понимать, что такое глагол прошедшего времени. Все в
прошедшем, Гена-генацвале! Начальный этап накопления капитала… На этом этапе
кто работает в белых перчатках, тот не выживает. Потому незамаравшихся нет.
Только сейчас другие времена, и правила другие. А ты эти правила нарушил.
– Болтовня, Каха, демагогия. На самом деле, это вопрос
цены, и не более. Как говорил классик экономических отношений Карл Маркс, за
двести процентов прибыли капиталист пожертвует своей матерью. А Маркс как никто
другой глубоко разбирался в теме. Ты бы тоже пошел на что угодно, замаячь перед
тобой хотя бы те самые двести процентов. А если больше… В общем, мне надоел
этот разговор. Давайте говорить о деле.
– О каком деле? – в недоумении вскинул брови
Малышевский.
– Зачем вы меня сюда приволокли? Чего хотите? Только не
надо втюхивать, что хотите меня убить… Не скрою, сперва я чуть в штаны не
наложил. Но у меня было время все взвесить и просчитать. Ну не стали бы
засвечивать меня перед посторонними, если бы собирались тупо мочкануть. Хотите
сказать, что это не посторонние, а ваши верные люди, которые никогда вас не
продадут? Не смешно.. Вы прекрасно знаете, что люди верны лишь до тех пор, пока
им не предложат больше, чем даете вы. К тому же, и это важнее всего, вам
невыгоден мой уход. Стоит ли напоминать тебе, Каха, с чьими банками работают
твои грузинские структуры и кто проводит офшорные операции, при помощи которых
грузинская экономика бесспорно и неуклонно развивается… хотя бы в лице одного
ее представителя. И уже не с тобой ли, Сан-Олегыч, мы подписали договор о
намерениях по финансированию твоего проекта биотоплива? Это – во-первых. Есть и
во-вторых. Во-вторых, вам в любом случае не удастся надежно спрятать все концы.
Если я вдруг исчезну, тень подозрения в любом случае падет и на вас. Сейчас я
имею в виду Бориса Абрамовича с его подозрительностью, о которой вы прекрасно
осведомлены. Все это неизбежно ухудшит ваши отношения с Борисом Абрамовичем, а
раз так, то и с зарубежными партнерами, для которых Березовский – фигура более
авторитетная, чем вы оба вместе взятые. К тому же слушок о вас и о нехороших
странностях пойдет кругами по воде, пострадает ваша репутация, а вы ведь оба
стремитесь войти на равных в европейскую деловую элиту. А с такими пятнами на
мундирах вы войдете только не скажу куда… Ну что, кажется, я привел достаточно
аргументов, чтобы прийти к выводу: я вам нужен живой. Отсюда вытекает вопрос –
так зачем же вы приволокли меня сюда?
– Ты очень умный, да! – сказал Грузин, вставая
из-за стола и подходя к Кривицкому. – А если Березовский дал добро на твое
устранение, а?
– Врешь. Блефуешь. Как с Говоровым.
– Да ну?! – воскликнул Грузин. – Ты ж за его
спиной чуть было не поссорил его – и Малышевского! Думаешь, он тебя за такое по
головке должен погладить?!
И неожиданно ударил Крепыша в лицо. Удар был проведен
неумело, но внушительный вес грузина сыграл свою роль.
Кривицкий повалился в траву вместе со стулом, Каха
Георгиевич навис над ним. Спросил сквозь зубы:
– А если все же твое списание одобрено? Подумал об
этом?
– Не может быть, – быстро проговорил Крепыш, не
делая попыток подняться, и сплюнул. Слюна была красной. – На меня слишком
много всего завязано. Даже в наших с вами отношениях. А для Бориса я незаменим.
– Это ты так думаешь, – презрительно сказал
Больной. – Дурилка…
– А если Борис Абрамович согласился понести некоторые
убытки? – Малышевский тоже встал, подошел к Грузину, склонился над
Кривицким, заложив руки за спину. – После долгих консультаций с нами? И мы
тоже согласились понести некоторые убытки. А после вместе с Березовским
договорились, как те убытки минимизировать. Остальных в расчет можно не
принимать, потому как остальные никогда не узнают, куда ты вдруг подевался, и
никогда не свяжут нас с твоим исчезновением.
Малышевский запустил руку назад, под рубашку (мелькнула
рыжеватая кобура) достал блеснувший на солнце браунинг (Мазур с Тимошем
рефлекторно напряглись), и направил ствол на Кривицкого.
– Что глазенками лупаешь? – спросил Грузин, с осуждением
глядя на Крепыша. – Думаешь, шутки продолжаются?
– Тебя, Гена, – следует заметить, что Малышевский
держал пистолет весьма умело, – наверное, расслабило и успокоило то, что
мы с тобой так долго лясы точили. Подробно все излагали, в красках расписывали,
беседовали, как с человеком. Вместо того, чтобы сразу пристрелить, как суку.
Просто, Геночка, мы не хотели уж совсем скатываться к началу девяностых. Мы,
как ты верно заметил, хотим войти в Европу, стать своими, фраки со смокингами
носим, а не спортивные костюмы и не малиновые пинжаки. Поэтому и устроили тебе
пикничок, а не разборку – без паяльников и утюгов обошлись. Правда, и без
адвокатов с присяжными заседателями… Ну да ладно, толку от них для тебя все
равно бы немного было, перед нами они бы тебя не оправдали. Ведь в душе мы
все-таки азиаты, такими и умрем. А ты умрешь первым из нас.
– Это, кажется, называется на понт брать? –
Кривицкий сел, провел рукой по губам, посмотрел на окровавленную ладонь и вытер
ее о траву.
– Ты так думаешь? – спросил Малышевский. И
выстрелил.
Пуля вошла в землю рядом с Кривицким.
– Ну что, кто-то услышит, да?! – вдруг закричал
Александр Олегович. – Прибежит спасать? Хрена-с-два! Знаешь, сколько
отсюда до ближайшего жилья?.. Мне мараться не по чину, Гена, – я душеньку
отвел, и хватит. А тебя завалит он.
