Он чувствовал только ее дрожащие губы — маска не позволяла коснуться ее лица. Но и этого хватило. Даже с избытком. Поцелуй затянулся. Он настойчиво раскрыл ее губы и провел по ним языком. Марджед! Любовь, которую он сейчас открывал для себя, пробыла в спячке десять лет, но не умерла. Она вновь расцвела от одного поцелуя. Расцвела пышнее, чем раньше. Да, это напоминало весеннее цветение, когда растения, казавшиеся мертвыми в конце зимы, расцветают ярким цветом.
— Ах! — выдохнула она и погладила его плечи, посмотрев па него затуманенным взором, когда он оторвался от се губ. — Кто вы?
— Ступай теперь, — сказал он, — ступай, Марджед.
Еще секунду она всматривалась в его глаза, и впервые он увидел, что она слегка нахмурила брови, а в ее взгляде промелькнуло сомнение, как если бы она начала узнавать его. Но Марджед тряхнула головой и повернулась. Прежде чем он успел помочь ей открыть калитку, она уже оказалась за оградой и заспешила по двору к дому. Он едва мог разглядеть ее, когда она поднялась на крыльцо, но ему почудилось, что она обернулась и помахала ему рукой. В ответ он тоже поднял руку, но держал ее неподвижно.
Если бы он не был таким глупым в юности, думал Герейнт; Если бы он не оборвал все связи с Тегфаном так безжалостно и бесповоротно, что даже письмо от любимой женщины не попало к нему в руки. Она могла бы снова его полюбить. Он прочел это по ее лицу, услышал в ее голосе и почувствовал в поцелуе. Если бы только он своим поведением не вызвал у нее такую ненависть к себе, он бы снова мог завоевать ее. Но такие вещи необратимы. Он не мог вернуть ей мужа. А если бы смог, то все равно потерял бы се.
Если бы только было возможно, он бы с радостью вернул ей любимого мужа, которым она восхищалась, думал Герейнт, внезапно ощутив болезненный укол и удивление. И таким образом отказался бы от нее навсегда. И довольствовался бы сознанием, что она счастлива и, возможно, будет вспоминать его с добрым чувством.
Он долго стоял у ворот, а потом вернулся к своему терпеливому коню и одним движением взлетел в седло.
Воскресным утром в обычное время она была в часовне. Сидела очень прямо и смотрела только перед собой, вместо того чтобы поддаться любопытству и, оглядевшись по сторонам, узнать, сколько из вчерашних детей Ребекки сумели вовремя покинуть постели.
Она сама спала не больше четырех часов. Удивительно, что она вообще сумела заснуть. Она думала, что не сомкнет глаз, после того как оттерла лицо, переоделась и забралась в кровать, хотя и была измотана. В голове царил сумбур. Но стоило ей положить голову на подушку и натянуть до подбородка одеяло, как перед ее мысленным взором оказался только один образ. Лицо Ребекки в белой маске в обрамлении светлых локонов. И глаза Ребекки — светлые, красивые, зовущие. Глаза, на секунду заставившие ее заглянуть в самую глубину своей памяти в поисках чего-то забытого. А еще губы Ребекки — теплые, ласковые, чудесные. И именно эти губы произносили пугающую ложь, подтверждая слух, будто под маской ничего нет.
Марджед вновь испытала сладость поцелуя и ощущение его близости. Она спряталась поглубже под одеяло и крепче закрыла глаза, не желая расставаться с волшебным видением. Ее снова поцеловали спустя столько времени. Она вновь ощутила, что желанна. И сама разделила это желание. К мужчине, которого не видела без маски, к мужчине, которого ни за что не узнает, если пройдет мимо него по улице. Но между ними вспыхнуло желание.
Она снова его увидит. Возможно, никогда больше с ним не поговорит. Возможно, он не взглянет в ее сторону. Но она снова его увидит. И пойдет за ним как за Ребеккой, какой бы путь он ни выбрал. Потому что восхищается им и доверяет ему.
Потому что успела немножко в него влюбиться. Марджед улыбнулась от этой мысли и тут же крепко заснула.
Теперь ее мучил вопрос, не совершила ли она грех, явившись в часовню после такой ночи. Она ведь была в толпе, которая разрушила ворота и сторожку. Перед лицом закона она была преступницей. А еще она поцеловала незнакомца, воспылала к мужчине, который не был ее мужем. Да, ее потянуло к нему. Ей хотелось лечь рядом с ним, сбросив все маски, покровы. Ей хотелось соединиться с ним, как соединяются мужчина и женщина. Она не испытывала бы стыда.
И тут кто-то опустился на скамью рядом с ней, на пустое место, место Юрвина, которое никто не занимал со дня его смерти. Если не считать одного воскресенья. И сегодняшнего дня. Даже не повернув головы, она уже знала, кто это. Почувствовала, что это он. До нее донесся явственный запах одеколона. Она вся напряглась от возмущения.
— Доброе утро, Марджед, — тихо поздоровался он. Итак, он решил все-таки заметить ее на этот раз? Хорошо бы не обратить на него внимания, но ей помешало сознание, что она в церкви. Хотя, конечно, это не должно было иметь решающего значения. Ответить ему только по этой причине, значило проявить лицемерие. Марджед повернула голову и встретилась со спокойным взглядом голубых глаз. Казалось, этот взгляд проник ей прямо в душу.
— Доброе утро, милорд, — так же тихо произнесла она. Вот и все, что они сказали друг другу на этот раз, а после службы он не попытался проводить ее домой, как случилось в позапрошлое воскресенье. Впрочем, сделать это было бы довольно трудно. После окончания службы она вывела из толпы миссис Вильямс и упиравшуюся Сирис, явно оторвав их от беседы гораздо раньше, чем следовало, взяла обеих под руки и решительно зашагала по дороге домой, громко восхищаясь весенними цветами, распустившимися по берегам реки.
Но ему все-таки удалось испортить ей утро. Она не сумела — уже во второй раз — сосредоточиться на службе, хотя, судя по дружным ответам прихожан во время проповеди, ее отец был как никогда в ударе.
И что еще хуже, он испортил ей ночь. Она попыталась не думать о нем, а вспоминать только Ребекку, их поездку верхом и поцелуй, но не помогло. Во всяком случае, не так поспешно, как в прошлую ночь.
Ничего нет дурного в том, что незнакомец проявил галантность. А в конце немного воспользовался ситуацией и украл у нее поцелуй. Хотя, конечно, никакой кражи тут не было. Он, должно быть, почувствовал, что она тоже горит желанием. Для него это был просто поцелуй, не больше. Возможно, у него даже есть жена дома, где бы ни находился этот дом.
Только для нее этот поцелуй был как чудо.
И будь проклят Герейнт Пендерин, что он заставил ее это понять слишком рано, не дав помечтать вволю. Да, она еще раз сознательно произнесет мысленно эти слова.
Будь он проклят!
Сирис шла рядом с Марджед, но в разговоре не участвовала. Она знала взгляды подруги и всегда сочувствовала им, хотя никогда не разделяла их. Марджед ведь пережила жестокую трагедию — потерю мужа. Вполне достаточно, чтобы озлобить любую женщину. Если бы это был Алед…
Но Марджед пошла дальше разговоров. Прошлой ночью она присоединилась к Ребекке, как и Алед, и они отправились крушить заставу. Пост для сбора пошлин, который возвели по закону. Сирис знала, что они были там. Ее отец тоже пошел бы, если бы не такое большое расстояние. Алед отсоветовал ему идти, как объяснил отец ей и матери накануне вечером. Но он пойдет в другой раз, когда застава будет поближе к дому.
