— Мои слова выражают несбыточную мечту, Жуана, — сказал он, — как и те, которые мы говорили друг другу, будучи детьми.
Она вдруг рассмеялась.
— Но мечты иногда сбываются. Давай помечтаем еще немного. Я люблю тебя, даже если реальность одержит над мечтой верх и оторвет нас друг от друга.
— Но прежде чем это случится, знай, что я действительно люблю тебя, — сказал он.
Она уютно устроилась рядом с ним, но вернуть состояние ленивой удовлетворенности не удалось.
— Я намерена оставаться с тобой как можно дольше. Ты поедешь со мной до самого Лиссабона?
— Наверное, нет. Не знаю, каковы планы командования, но, насколько я понимаю, воздвигнутые линии обороны, хотя они и великолепны, едва ли смогут остановить французов сами по себе, без помощи живой силы. Наверное, именно мне со своими людьми и придется обеспечивать оборону живой силой.
— Понятно, — протянула она.
А вот ее миссия закончена. Она выполнила и то, что было ей поручено Артуром, и то, к чему шла три долгих года. И теперь, когда спало напряжение, она чувствовала себя опустошенной. Роберту еще предстояли дела. У нее же больше дел не было.
Он погладил ее по голове и поцеловал в макушку.
— А что будешь делать ты?
— Поеду в Лиссабон. И вернусь к своим белым одеяниям. Тебе не кажется, Роберт, что белые одеяния — великолепная находка для художника, создающего образ? Иногда, правда, они надоедают, но зато всегда интригуют моих поклонников.
— Стало быть, ты останешься в Лиссабоне, — сказал он. — Вполне разумно.
Разумно, но ужасно скучно.
— Возможно, я там не останусь, а уеду в Англию. Я всегда мечтала уехать в Англию и стать настоящей англичанкой. Ты и представить себе не можешь, Роберт, как утомительно не быть своей ни в одной стране.
Но тут ей вспомнился мальчик, который жил в доме своего отца, но которого даже не знакомили с гостями.
— Нет, пожалуй, именно ты можешь представить себе это. Я хочу стать англичанкой. Хочу жить в Англии, хочу выйти замуж за английского джентльмена и иметь английских детей.
— Вот как? — произнес он, снова целуя ее в макушку.
— Лорд Уаймен — полковник лорд Уаймен — несколько раз делал мне предложение. И конечно, снова попросит моей руки, когда я вернусь в Лиссабон. Возможно, я приму его предложение.
— Ты любишь его? — спросил он.
— Болван! — презрительно воскликнула Жуана. — Я люблю тебя, Роберт. Как я могу любить сразу двух мужчин? Он богат, красив, обаятелен, у него множество других превосходных качеств. Он может дать мне то, чего я всегда хотела.
Он ничего не сказал и лишь прижался щекой к ее голове.
— Я не смогла бы следовать в обозе за армией, — сказала она. — Частая перемена мест, неудобства, опасность и тревога не для меня. Я не смогу выдержать, Роберт.
— Понимаю, — сказал он и совсем тихо добавил: — Я и не прошу.
Слова задели ее за живое. Пока он их не произносил, она и не подозревала, что надеется услышать его просьбу поехать с ним. Она мечтала о несбыточном, чего не делала с тех пор, как была девочкой.
— Я очень, очень богата, — неожиданно сказала она, сознавая, что бесполезно бороться с реальностью. — Ты и понятия не имеешь, как я богата, Роберт. Мы могли бы купить в Англии поместье и жить там…
— Нет, Жуана, — покачал он головой. — Я сделал карьеру в армии и останусь в армии, пока я здесь нужен. Армия — моя жизнь. Мне нравится то, что я делаю.
Она рассердилась на него за то, что он такой несгибаемый реалист, за то, что отказывается разделить с ней хотя бы ненадолго ее несбыточные мечты.
— Значит, для тебя армия важнее, чем я? — Но рука ее, не дожидаясь ответа, взлетела вверх и закрыла ладонью его рот. — Не отвечай. Я говорю глупости. Забудь то, что я сказала. Конечно, ты принадлежишь к миру военных. Ты упал бы в моих глазах, если бы соблазнился богатством и удобствами… и любовью. И нам, конечно, нужно расстаться, как только доберемся до Торриш-Ведраша. Сколько нам осталось быть вместе? Неделю? Две? Мы превратим их в самые незабываемые недели в нашей жизни, не так ли, Роберт?
— Да, — ответил он.
— Отступать вместе с армией, — сказала она, — спать и заниматься любовью в палатке каждую ночь. Едва ли такая жизнь может показаться раем любому, только не нам с тобой.
— Мы превратим ее в рай, — сказал он. — Зачем ты пользуешься духами? Твой естественный запах просто великолепен.
Она фыркнула.
— Если бы я появилась на балу в Лиссабоне, источая такой аромат, как сейчас, вокруг меня создалось бы пустое пространство. И мне бы оно не понравилось. Не заняться ли нам любовью еще раз, Роберт? Или мы всех разбудим?
— Если у нас осталось две недели, а может быть, и того меньше, то нам придется научиться заниматься любовью, не поднимая на ноги весь лагерь. Забирайся на меня.
— Обещаю не кричать, — сказала она, осторожно усаживаясь на него и сжимая коленями его бедра.
Она принялась запоминать его: ощущение теплых, узких бедер, прикасающихся к внутренней поверхности ее ног, ощущение его сильных рук, придерживающих ее бедра, ощущение его внутри своего тела. Она наклонилась к нему, чувствуя прикосновение своих грудей к твердым мускулам его груди, потом отыскала его рот и, прикоснувшись к нему губами, ощутила знакомое вторжение его языка.
Она старалась запомнить все, хотя знала, что тем самым отнимает у себя часть удовольствия, потому что любовь нельзя разложить на составные части или сохранить про запас. Наслаждаться ею можно было только здесь и сейчас. Нельзя отложить на будущее ни наслаждение, ни боль.
Ей вдруг захотелось умереть, и ее поразила абсурдность этого желания. Ей хотелось умереть, пока она еще с ним. В тот самый момент, когда он обнимает ее, когда нашептывает ей всякие милые нежности, когда их тела все еще слиты воедино, когда они, насытившись, готовы расслабиться.
— Роберт, — прошептала она, — мне хочется умереть. Сию минуту.
— У нас впереди еще целая неделя, — напомнил он. — А может быть, даже две. Целая вечность, Жуана. Кому, как не солдату, знать, что день, неделя так же драгоценны, как целая жизнь.
— Но ведь я не солдат, — возразила она, прижавшись лбом к его плечу и закрыв глаза. — Я всегда буду любить тебя, Роберт. И когда тебе исполнится восемьдесят два года, знай, что есть где-то на свете восьмидесятилетняя женщина, которая любит тебя. И пусть такая приятная мысль помогает тебе жить в течение примерно пятидесяти следующих лет.
— Наверное, к тому времени ты все еще будешь окружена толпой поклонников и тебе будет совсем не интересно знать, что какой-то восьмидесятидвухлетний старик все еще любит тебя.
