Шатаясь, падая, временами почти теряя сознание, Мирон брел в
глубь леса, не разбирая дороги. Поселок остался далеко позади. Кругом толпились
мрачные, безмолвные деревья. Впрочем, они только казались безмолвными. На самом
деле деревья разговаривали, обсуждали его, Мирона!
«Смотри, сынок, – громыхал старый дуб, обращаясь к
молодому, росшему неподалеку. – Вот идет Мирон – садист, убийца и
психопат. Он так надоел людям, что даже друзья мечтают о его смерти».
«Точно, точно, – скрипучим голосом поддакнула старая
ель. – Исключительный мерзавец! Лучшего друга приказал убить. Давайте
схватим подлеца, задушим ветвями...»
«...Давай... Давай... Давай...» – разом откликнулись гулкие,
страшные голоса. Деревья начали угрожающе наклоняться к Мирону. Остатками
разума он понимал, что это галлюцинация, но истерзанные нервы не выдержали.
Истошно крича, Мирон бросился бежать изо всех сил. Автомат больно колотил по
спине. Остановился он, лишь когда полностью обессилел, на широкой, поросшей
высокой травой поляне. Мирон устало плюхнулся прямо на землю. Воздух с надрывным
хрипом вырывался из легких. Минут через десять, немного отдышавшись, он
дрожащими руками нащупал в кармане сигареты. Сломав подряд десять спичек,
кое-как закурил, но тут же закашлялся. Сигаретный дым почему-то напоминал запах
трупа заживо сожженного Гены.
Внезапно Мирон понял, что рядом еще кто-то есть. Схватив
автомат, он настороженно огляделся. Из зарослей на бандита жадно смотрели
несколько пар глаз, горящих зеленым огнем. «Волки, – сообразил
Мирон. – Эти живым не выпустят!»
Полоснув по цепочке зеленых глаз автоматной очередью, он
сломя голову ринулся прочь. Стая с кровожадным воем рванулась следом. Куда
человеку, да еще полуживому от ран и усталости, тягаться в скорости с
быстроногими жителями леса! Самый крупный зверь, вероятно вожак, вскочил сзади
на спину, едва не свалив беглеца на землю. Волк слегка не рассчитал прыжка,
поэтому вцепился не в шею, а немного ниже. Выхватив из кармана финку, ту самую,
которой хотел убить его Гена, Мирон, отчаянно крича, несколько раз подряд
вогнал нож в повисшее сзади мохнатое тело. С жалобным визгом волк откатился в
сторону. По-прежнему крича, Мирон принялся полосовать короткими очередями по
мечущимся вокруг серым четвероногим фигурам. Наконец патроны кончились. Яростно
выругавшись, он отбросил в сторону ставшее бесполезным оружие.
«Или всех перестрелял, или пошли искать более сговорчивую
добычу! – немного успокаиваясь, подумал Мирон. – Я, вероятно, в
рубашке родился!»
Он ошибался. Волки ушли, повинуясь неосознанному ими приказу
высшей силы. По делам Мирона смерть ему была уготована куда более страшная.
Избавившись от волков, он долго брел вперед, не разбирая
дороги, казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле от силы час.
Постепенно деревья начали редеть. Показалась изрытая колдобинами, грязная,
неухоженная проселочная дорога. Дойдя до нее, Мирон охнул, схватился за сердце
и тяжело упал лицом вниз, на этот раз окончательно потеряв сознание.
Он не слышал шума подъехавшей машины, возбужденных людских
голосов и, лишь когда сильные руки перевернули его тело на спину, на мгновение
открыл глаза. «Вот теперь точно конец», – подумал Мирон, увидев лицо
склонившегося над ним Кирилла. Затем снова провалился в пучину беспамятства.
Глава 15
Удрав вместе с верными друзьями из города, Кирилл поселился
в небольшой деревушке, отстоящей от Н-ска на сорок километров. Доставшийся по
наследству от бабушки дом изрядно обветшал, но оставался вполне пригодным для
жилья. Войдя в него и услышав скрип старых, рассохшихся половиц, он
почувствовал ни с чем не соизмеримое блаженство, будто с души свалился огромный
камень. Лешка с Федей также выглядели веселыми. Однако продолжалось это
недолго. Нежданно-негаданно на Кирилла обрушились жестокие муки совести.
Началось это в первую по приезде ночь. Надышавшийся чистым деревенским воздухом,
убаюканный тишиной, Кирилл заснул быстро и сразу увидел перед собой бабушку.
Она горько плакала, вытирая морщинистое лицо белым застиранным платочком.
«Бабуля, что случилось? – бросился к ней Кирилл, но
старушка, горестно всхлипнув, отмахнулась от него. – Чем я могу помочь?» –
не отставал внук.
«Ты лучше себе помоги, погляди, на кого стал похож!» –
давясь слезами, сказала бабушка, протягивая небольшое зеркало.
Кирилл посмотрел и ужаснулся. В зеркале кривлялось его
собственное лицо, но боже, какое страшное! Гладкая, загорелая кожа сморщилась,
острый раздвоенный язык непрерывно облизывал пунцовые губы, зеленые глаза
злобно и воровато косились по сторонам. Цвет лица был темен, правда, не совсем,
местами виднелись светлые пятна, иногда довольно большие.
«Это твоя душа, Кирюша, – пояснила старушка. – Ты
сам с ней такое сотворил!»
«Бабушка, бабуленька! – в ужасе зарыдал он. – Что
же мне теперь делать!»
«Кайся! Еще не поздно», – ответила она, растворяясь в
воздухе.
Дальнейший сон был непрерывным кошмаром, в котором
сменялись, подобно кадрам кинохроники, наиболее «выдающиеся» Кирилловы
«подвиги». Каждое видение доставляло неописуемую душевную муку.
Он проснулся в пять утра, весь в слезах, с искусанными до
крови губами. Оба товарища громко храпели. Кирилл вышел во двор и,
пригорюнившись на лавочке, закурил сигарету.
– Вы внук Анастасии Васильевны? – послышался звонкий
голос.
Резко обернувшись, он увидел за соседним забором хорошенькую
девчонку лет шестнадцати, одетую в ситцевое платье и синюю кофту. Голову ее покрывал
белый платок.
– Да, а откуда ты знаешь?!
– Я Настя, ваша соседка, не помните? Мы виделись четыре года
назад на поминках Анастасии Васильевны!
«Четыре года назад! Тогда ей было лет двенадцать! Разве
запомнишь такую козявку! Я ее небось даже не заметил!» – подумал Кирилл. Но
вежливости ради пробурчал нечто утвердительное.
– Правда, помните! – обрадовалась девочка, почему-то
краснея, но вдруг посерьезнела. – Совсем забыли! Мне пора идти!
– Куда в такую рань? – поразился Кирилл.
– В соседнее село, в церковь на утреннюю службу!
«Кайся! Еще не поздно!» – прозвучал в голове бабушкин голос.
– Подожди, Настя, пойдем вместе! – решительно сказал
он, перемахивая через забор.
