– Ничего! Довезли до города да отпустили.
– А почему в повязке?
Тут Кирилл впервые за вечер улыбнулся:
– Потому что я не хочу, чтобы он вернулся и покусал тебя,
моя радость!
Солнце медленно клонилось к горизонту, с ближайшего пруда
доносились отголоски гусиного скандала. В соседнем дворе лениво, ради порядка,
гавкала собака. Воздух пах травой и свежестью. Кирилл еще раз улыбнулся,
бережно обнимая девушку за плечи.
Глава 16
Утром того дня, когда Мирон в беспамятстве отлеживался в
доме Кирилла, Матерый приехал в бар «Лотос» раньше обычного. Услужливый
официант мгновенно принес дымящуюся чашку чая, но Волков равнодушно посмотрел
на нее и отвернулся. Ему не хотелось ни пить ни есть, даже жить особого желания
не возникало. Привычный мир рухнул, как карточный домик. Матерый впервые с
болезненной ясностью осознал – прошлое ушло безвозвратно, а сам он, вместе с
пресловутым «воровским авторитетом», не более чем прошлогодний снег. Посланный
по Миронову душу киллер экстракласса, обошедшийся в кругленькую сумму,
бесследно исчез, будто не существовал вовсе.
– Не мог он просто смотаться, присвоив деньги! Понимаешь, не
мог! Не тот это человек, – со слезами на глазах доказывал Лоскутов, да и
сам Матерый прекрасно понимал – действительно не мог. «Профи» так не поступают.
Стало быть, нет в живых суперубийцы. Интересно, что сделал Мирон с трупом:
сжег? утопил? закопал? разрезал на куски? Хотя какая разница! Не иначе этому
козлу сам дьявол помогает!
Матерый в отчаянии заскрежетал зубами. Куда деваться теперь
с подмоченным авторитетом? В фермеры разве податься, в глухую деревню, где тебя
никто не знает? Он вспомнил булгаковского Воланда, который говорил, что любит
сидеть низко, «с низкого не так опасно падать». Матерый же сидел на одном из
самых высоких мест в блатной иерархии, а теперь...
«Веселей, браточки, это все цветочки!
А поспеют яблочки, вот тогда и рви.
Главное, браточки, не дойти до точки!
Главное – здоровьице, что ни говори», —
горланил магнитофон одну из приблатненных песенок «Дюны».
– Веселей, браточки! Цветочки, твою мать! –
саркастически пробормотал Волков и вдруг, почему-то обозлившись, рявкнул
бармену: – Да заткни ты свою сраную шарманку!
В баре повисла испуганная тишина. Редкие утренние посетители
не осмеливались глядеть в сторону разгневанного «вора». Внезапно дверь
отворилась, и Матерый невольно вздрогнул. Помещение наполнилось ребятами из
Северной бригады во главе с каким-то забинтованным, загипсованным парнем на
костылях.
«Сейчас пришьют, – мелькнуло в голове Андрея. –
Вот она смерть!»
Он машинально схватился рукой за левую сторону пиджака, но
тут же вспомнил, что ствола при нем нет. Он давно не носил с собой оружия.
Заметив лихорадочное движение Матерого, загипсованный слегка улыбнулся, но
ничего при этом не сказал и, проковыляв к Волкову, дружелюбно поздоровался.
– Андрей! У нас к тебе разговор по поводу собаки
Мирона! – после приветствия сказал он. Матерый удивленно приподнял брови.
– Что?!
– Да, бешеной собаки, которая надоела всему городу! Мы
сместили его с главарей. Сейчас я временно исполняю обязанности.
– Молодцы, – похвалил опомнившийся «вор». – Давно
бы так.
– Да, но зверь жив, на свободе и крайне опасен! Его
необходимо уничтожить, иначе начнет грызть всех подряд! Мирону для этого даже
подручных не надо, он сам «машина смерти». Нужно объединиться всем, у кого есть
хоть капля ума в голове. Пусть нигде в городе не будет Мирону покоя, пусть
каждый куст стреляет в него. С Южной бригадой мы уже договорились!
Скрипнула дверь, и в баре появился Маршал с тремя
приближенными.
– Прекрасно, вот они сами. Подсаживайтесь ближе, братва,
потолкуем!
Вскоре пришли Тимур с Беликом. Заметив ребят из Северной
бригады, они насторожились, но, повинуясь успокаивающему жесту Матерого, тоже
присоединились к совещанию.
Спустя два часа судьба Мирона была окончательно решена.
Пожав друг другу руки, бандиты разошлись проводить в жизнь намеченный план
действий. Примерно к двум часам дня все места возможного появления Мирона
блокировали боевики Северной и Южной бригад, а также люди Матерого. По просьбе
последнего Филин тоже прислал несколько человек. Круг замкнулся.
* * *
Проводив глазами машину Кирилла, Мирон долго стоял посреди
дороги, раздираемый противоречивыми чувствами. Он никак не мог уразуметь:
почему человек, которого, по его приказу, собирались убить, спас ему жизнь,
предупредил об опасности да еще деньгами снабдил на дорогу? На самом деле ответ
был прост – Кирилл поступил так, как подсказал ему Бог, в которого он
наконец-то уверовал, да проснувшаяся совесть. Мирон же пребывал совершенно в ином
жизненном измерении, но даже в нем пробудилась на минуту благодарность к
бывшему другу, зашевелилось нечто, напоминающее угрызения совести. Однако
только на минуту. В следующий момент душу снова захлестнули волны дикой,
животной ярости.
«Ничего, гады! Ничего! – мысленно шипел он. – Всех
передушу! В первую очередь своих щенков-предателей, затем Маршала, Матерого!
Уезжать из города! Слабак ты Кирилл, хотя за помощь спасибо! Его, так и быть,
убивать не стану, хотя заслужил. Пусть прокисает в своей деревне!»
На автобус, следующий к вокзалу, Мирон садиться не стал, а
остановил первое попавшееся такси и резко приказал: «В центр!» Первым делом
следовало подкрепиться. Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было. Мирон
пересчитал полученные от Кирилла деньги. В пачке оказалось десять тысяч
долларов и миллион «деревянными». Для начала хватит. Выйдя из машины на улице
Ковалевского, он зашел в небольшой частный ресторанчик, славящийся изысканной
кухней.
Внутри было прохладно, из кухни доносились вкусные запахи. Мирона
тут хорошо знали, поэтому он совершил огромную глупость, явившись сюда. В
подсобном помещении сидели в засаде двое людей Филина и от нечего делать
сражались в нарды.
– Он пришел! – почти выкрикнул запыхавшийся метрдотель,
ворвавшись в подсобку. – Только умоляю, не здесь, пожалуйста!
– Не ссы, халдей, – усмехнулся один из уголовников,
сверкнув золотой фиксой. – Все будет в ажуре!
Пока изголодавшийся Мирон наслаждался горячим борщом и
нежнейшими свиными отбивными, подручные Филина совещались, как взять его без
шума.
– Давай прям тут, удавку на шею да в машину, –
горячился один из них. Это был худой, длинный тип с вытянутой огурцом головой.
По этой причине он еще в лагере получил кличку Спица.
