– Может быть, я выгораживаю самого себя, – заметил Мейсон.
– Начинаю так думать, – проворчал Голкомб.
– Это только доказывает, что вы никудышный детектив. Если бы
вы использовали ваши мозги, то поняли бы, что сам факт, что я адвокат,
представляющий интересы враждебной Клинтону Фоули стороны, должен был заставить
его тщательно следить за своими словами и действиями. Со мной он должен был
держаться только сугубо официально. Я никак не мог являться тем другом,
которого он принимал в купальном халате, с наполовину выбритым лицом.
– Кто бы это ни проделал, – сказал сержант Голкомб, – он
каким-то образом проник в дом. Собака, естественно, это услышала – у нее слух
потоньше, чем у ее хозяина. Клинтон Фоули спустил пса с цепи, и вам пришлось
застрелить его в целях самозащиты. Фоули примчался на звуки выстрелов, и вы
прикончили и его.
– Вас удовлетворяет эта версия? – осведомился Перри Мейсон.
– Она начинает походить на правду.
– Тогда почему вы меня не арестовываете?
– Клянусь богом, я это сделаю, если вы не выложите все
начистоту! В жизни не сталкивался со свидетелем по делу об убийстве, который бы
изъяснялся так неопределенно. Вы говорите, что у вас была назначена встреча с
Фоули на половину девятого, но не предъявляете никаких доказательств.
– А какие доказательства я могу предъявить?
– Кто-нибудь слышал, как вы договаривались о встрече?
– Не помню – я не обратил внимания.
– Как насчет такси, которое доставило вас туда?
– Говорю вам, я не заказывал такси, а поймал его на улице.
Не помню, что это была за машина.
– У вас не сохранилась квитанция?
– Конечно нет. Я не коллекционирую чеки из счетчиков такси.
– Что вы с ней сделали? Выбросили на тротуар?
– Я даже не видел ее.
– Вы не помните, в какой машине ехали? В желтой, с шашечками
или с красным верхом?
– Нет, черт возьми! Я не запоминал такие детали – ведь не
мог же я рассчитывать, что меня будут допрашивать по поводу каждого моего шага!
И я скажу вам еще кое-что. Как детектив вы не состоялись. Ваша реконструкция
убийства показывает, что вы понятия не имеете, что произошло.
– Зато вы это знаете, верно? – промолвил Голкомб с
обманчивым благодушием, способным побудить допрашиваемого сделать губительное
для него признание.
– Я видел то же самое, что и вы, – ответил Мейсон.
– Отлично, – с сарказмом произнес сержант. – Тогда
выкладывайте, что там случилось, если вы такой умный.
– Прежде всего, – начал Перри Мейсон, – пес сидел на цепи,
когда убийца вошел в дом. Клинтон Фоули вышел к посетителю, поговорил с ним
около минуты, потом вернулся и спустил с цепи собаку. После этого ее
застрелили, а потом и самого Фоули.
– Почему вы так в этом уверены?
– Вы когда-нибудь видели, чтобы полотенце лежало под ванной?
– с едкой иронией осведомился Мейсон.
– Ну и что из этого? – поколебавшись, спросил сержант.
– На этом полотенце был крем для бритья.
– И что дальше?
– Полотенце упало, когда Клинтон Фоули спускал с цепи
собаку. Когда мужчина бреется, он не пачкает кремом полотенце. Крем попадает
туда, только когда он вытирает с лица мыло. Ему приходится делать это в спешке,
если его прерывают в середине бритья. Разумеется, Клинтон Фоули не сделал
этого, когда собака залаяла в первый раз или когда он услышал, что в дом кто-то
вошел. Он заговорил с этим человеком и во время разговора стал стирать
полотенцем мыло с лица. Затем произошло нечто, заставившее его вернуться и спустить
пса. Тогда убийца выстрелил. Вы сами могли бы до этого додуматься благодаря
крему на полотенце, если бы использовали ваши мозги, вместо того чтобы задавать
мне дурацкие вопросы.
На момент в комнате воцарилось молчание, потом из тени
послышался голос:
– Да, я видел это полотенце.
– Если бы вы, ребята, – продолжал Перри Мейсон, – осознали
значение этого полотенца и сохранили его как вещественное доказательство, то
могли бы себе представить, как произошло убийство. Отдайте полотенце на анализ,
и вы обнаружите, что оно пропитано кремом для бритья, вытертым с лица Клинтона
Фоули. Вы найдете немного засохшего мыла у него на подбородке – гораздо меньше,
чем было бы, если бы его застрелили с намыленным лицом. И на полу, там, где его
лицо касалось паркета, нет ни следа мыла. Повторяю: он вытер пену полотенцем.
– Не понимаю, что ему мешало вытереть лицо раньше, чем пойти
посмотреть, кто вошел в дом, – возразил невольно заинтересованный сержант
Голкомб.
– Фоули уронил полотенце, когда спускал с цепи пса, – объяснил
Перри Мейсон. – Если бы он собирался спустить собаку с самого начала, то сделал
бы это, а потом вышел и вытер лицо.
– Ну, в таком случае где Артур Картрайт? – спросил сержант.
– Не знаю. Я сегодня пытался его найти. Экономка говорит,
что он куда-то ушел.
– А Телма Бентон утверждает, что он сбежал вместе с миссис
Фоули, – заметил Голкомб.
– Да, – кивнул Мейсон. – Она мне так сказала.
– А Клинтон Фоули сказал Питу Доркасу.
– Я понял, – устало произнес Мейсон. – Неужели мы должны
пережевывать все это снова?
– Нет, не должны, – буркнул сержант Голкомб. – Я просто
объясняю вам, что ваш клиент Артур Картрайт, по всей вероятности, сбежал с
миссис Фоули, услышал от нее об оскорблениях, которые ей пришлось терпеть от
мужа, и вернулся назад, решив убить Клинтона Фоули.
– И единственное доказательство, на которое вы можете
опереться, это факт, что у Картрайта были неприятности с Клинтоном Фоули и что
он убежал с его женой?
– Для начала этого достаточно.
– Ну так я намерен сразу же опровергнуть вашу теорию. Если
бы Артур Картрайт вернулся назад, то с твердым намерением убить Клинтона Фоули,
верно?
– Полагаю, что да.
– Отлично. В таком случае он бы вошел в дом, увидел Клинтона
Фоули, направил на него пистолет и выстрелил, а не стал бы стоять и спорить,
покуда Фоули стирал с лица мыло. Картрайт не дал бы Фоули вернуться и спустить
с цепи свирепую полицейскую овчарку. Ваша беда, ребята, в том, что вы находите
мертвеца и сразу же начинаете искать того, кто выглядит наиболее подозрительно.
Вы не обращаете внимания на улики и не пытаетесь понять, куда они указывают.
– Ну и куда же они указывают? – осведомился сержант.
– Черт возьми! – воскликнул Перри Мейсон. – Я и так выполнил
почти всю детективную работу по этому делу и не собираюсь вкалывать за вас. В
конце концов, за это платят вам, а не мне.
