– Насколько мы понимаем, – заметил сержант Голкомб, – вам
уже недурно заплатили за вашу работу.
Перри Мейсон широко зевнул:
– Это одно из относительных преимуществ моей профессии,
сержант. Впрочем, тут есть и некоторое неудобство.
– А именно? – с любопытством спросил Голкомб.
– То, что платят исключительно за способности, – ответил
Мейсон. – Единственная причина, по которой я получаю хорошие гонорары,
заключается в том, что я демонстрирую способность выполнять свою работу. Если
налогоплательщики не будут обеспечивать вам ежемесячное жалованье, пока вы не
предъявите результаты, вы станете голодать по нескольку месяцев – разве только
проявите больше сообразительности, чем проявляете в этом деле.
– Довольно, – заявил сержант Голкомб дрожащим от негодования
голосом. – Если вы будете сидеть здесь и оскорблять меня, это ничего вам не
даст, Мейсон. Постарайтесь это понять. В этом деле вы не просто адвокат. Вы –
подозреваемый.
– Я уже понял, – кивнул Мейсон. – Потому и сказал то, что вы
слышали.
– Послушайте, – рявкнул Голкомб, – либо вы лжете, что
отправились туда к половине девятого, либо нарочно даете неопределенные
показания, чтобы замутить воду! Обследование показывает, что Фоули убили от
половины восьмого до восьми. Он был мертв уже более сорока минут, когда
приехала полиция. Вам нужно только сообщить, где вы были между половиной
восьмого и восемью, и вы будете вне подозрений. Какого черта вы не желаете с
нами сотрудничать?
– Говорю вам: я не знаю, чем занимался в это время, – сказал
Мейсон. – Я даже не смотрел на часы. Вышел пообедать, немного прогулялся,
выкурил сигарету, вернулся в офис, потом снова прошелся по улице с сигаретой,
поймал такси и отправился на встречу с Фоули.
– И встреча была назначена на половину девятого?
– Да.
– Но вы не можете этого доказать.
– Разумеется, нет. Какого черта я должен доказывать время
каждой назначенной мною встречи? Я адвокат и назначаю множество встреч в
течение дня. Фактически то, что я не могу доказать время встречи с Фоули, не
только не является подозрительным обстоятельством, а, напротив,
свидетельствует, что предполагалось рутинное деловое свидание. Если бы я
предъявил дюжину людей, подтверждающих, что я договаривался о встрече с
Клинтоном Фоули, вы бы сразу заинтересовались, чего это я так стараюсь
засвидетельствовать время свидания. Конечно, если у вас есть хоть капля ума.
Скажу вам еще кое-что. Что, по-вашему, мешало мне прибыть в дом Фоули в
половине восьмого, убить его, вернуться в офис, потом взять другое такси и
снова поехать туда к назначенному времени?
– Насколько я понимаю, ничего, – ответил Голкомб после
паузы.
– То-то и оно, – кивнул Перри Мейсон. – Только если бы я так
поступил, то наверняка бы постарался запомнить номер такси, доставившего меня
туда к половине девятого, и обзавестись свидетелями того, что свидание было
назначено на это время.
– Не знаю, как бы вы поступили, – с раздражением произнес
сержант Голкомб. – Когда вы начинаете работать над делом, логики от вас не жди.
Вы действуете на редкость бестолково. Почему бы вам не рассказать все
откровенно, не пойти домой, не лечь спать и не предоставить нам этим
заниматься?
– Я не препятствую вашему расследованию, – отозвался Мейсон,
– и не испытываю большого удовольствия, когда лампы светят прямо в глаза, а вы
сидите, уставившись мне в лицо, думая, что его выражение подскажет вам ключ к
разгадке. Если бы вы выключили свет и немного пораскинули мозгами в темноте,
это принесло бы вам куда больше пользы, чем сидеть кружком, созерцая мою
физиономию.
– Больно нужна мне ваша физиономия, – проворчал Голкомб.
– Как насчет Телмы Бентон? – спросил Перри Мейсон. – Что она
делала во время преступления?
– У нее полное алиби. Она может отчитаться за каждую минуту.
– Кстати, – поинтересовался адвокат, – что вы сами делали в
это время, сержант?
– Я? – с удивлением переспросил сержант Голкомб.
– Да, вы.
– Пытаетесь превратить меня в подозреваемого?
– Нет. Просто спрашиваю, что вы делали.
– Ехал сюда в автомобиле, – ответил сержант. – Находился
примерно на полдороге между домом и офисом.
– И сколько вы в состоянии представить свидетелей, которые
могут это подтвердить?
– Не валяйте дурака, – посоветовал Голкомб.
– Если вы хорошенько подумаете, то поймете, что я вполне
серьезен. Сколько вы можете представить свидетелей?
– Разумеется, ни одного. Я могу засвидетельствовать время,
когда я ушел из дому и когда прибыл в офис.
– В том-то и дело, – кивнул Мейсон.
– В чем?
– В том, что это должно заставить вас отнестись с
подозрением к безупречному алиби Телмы Бентон. Когда человек в состоянии
отчитаться за каждую минуту своего времени, это обычно означает, что он очень
постарался обеспечить себе алиби. Тот, кто так поступает, либо участвовал в убийстве
и сфабриковал свое алиби, либо знал, что убийство произойдет, и предпринял
усилия, чтобы обзавестись алиби заранее.
Последовало долгое молчание.
– Значит, вы думаете, – задумчиво промолвил сержант Голкомб,
– Телма Бентон знала, что Клинтона Фоули собираются убить?
– Я понятия не имею о том, что знала и чего не знала Телма
Бентон, – ответил Мейсон. – Я всего лишь утверждаю, что у лиц, обладающих
безупречным алиби, как правило, есть на то причина. В обычных обстоятельствах
человек не имеет алиби на каждую минуту рабочего дня. Он может доказать, где
находился, не более, чем вы. Держу пари, что никто в этой комнате не сумеет
представить свидетелей того, что он делал каждую минуту между половиной
восьмого и восемью вечера.
– Вы-то уж точно не можете, – устало заметил Голкомб.
– Вот именно, – кивнул Мейсон, – и не будь вы так тупы, то
поняли бы, что это указывает на мою невиновность, а не наоборот.
– Но вы не в состоянии доказать, что прибыли в дом Фоули в
половине девятого. Никто не видел, как вы входили, никто не знает, что вы
договорились о встрече, никто не впустил вас в дом и не видел, что вы
находились там в восемь тридцать.
– Я могу это доказать, – возразил Мейсон.
– Каким образом?
– Тем, что я позвонил в полицейское управление вскоре после
половины девятого и сообщил им об убийстве. Это доказывает, что в восемь
тридцать я там находился.
– Вы отлично знаете, что я имел в виду совсем не то, –
запротестовал сержант. – Вы можете доказать, что прибыли туда в восемь
тридцать?
