― Ладно, согласен, только поторопись! Любое терпение
имеет свои границы, и это единственные границы, которые я готов признать.
― И он величественным жестом отсылает перепуганного Армана, готового от
страха исполнить любое повеление Ужасного У.
В знак согласия Арман кивает головой. В зависимости от того,
приходится ему отвечать «да» или «нет», зубы его выстукивают совершенно разные
мелодии.
Арман улепетывает со всех ног, словно кролик в нору. Не в
силах долее сдерживать рвущийся наружу смех, Урдалак громогласно хохочет.
Оказывается, манипулировать людьми еще проще, чем он предполагал. Управление
осматами и то требовало у него больше времени. А здесь стоило ему показаться во
всей своей отвратительной красе ― и пожалуйста, человек уже с радостью
тебе подчиняется. Не надо даже издавать свой знаменитый вой, секрет которого
известен ему одному, не надо угрожать кривыми, словно у коршуна, когтями.
Достаточно просто выпрямиться во весь рост, и человек сникает и превращается в
смиренного агнца.
При этой мысли на омерзительной физиономии Урдалака
появляется некое подобие улыбки. Впрочем, только хорошо зная Урдалака, можно
догадаться, что речь идет именно об улыбке. Увидев его ухмылочку, любой
бросится вызывать «скорую помощь».
Урдалак окидывает взором смолкший опустевший лес. На самом
деле не такой уж он и опустевший. Под каждым кустом, каждым корешком блестит
множество любопытных глаз, чьи владельцы, холодея от страха, взирают на
чудовищного пришельца из другого мира. Урдалак не видит их, но чувствует их
присутствие. Однако любой властелин прекрасно знает, что он всегда находится в
центре внимания. Собственно говоря, вызывать всеобщее восхищение, ощущать себя
маяком, к которому в ночной мгле устремлены взоры заблудившихся моряков, входит
в обязанности повелителя.
Думая о том, какое многочисленное общество сейчас наблюдает
за ним, Урдалак улыбается еще шире. Замирая в тревожном ожидании, общество
пытается отгадать, каковы будут его дальнейшие действия.
Если бы Ужасный У был инопланетянином, вряд ли что-нибудь
изменилось. Всех интересовал бы вопрос: с какими целями он прибыл? Готов ли он
делить с обитателями незнакомой ему планеты их радости и печали? Или он явился
как завоеватель, с намерением разграбить здешние богатства? И все ждут от него
такого знака, на основании которого каждому станет ясно, явился он сюда с миром
или с войной.
Но ничего не происходит. Используя затишье перед бурей,
Урдалак удовлетворенно оглядывается по сторонам и плотоядно ухмыляется. Надо
сказать, что у таких негодяев, как Урдалак, молчание является наиболее
изощренной пыткой. Десятки грызунов начинают в ужасе стучать зубами, сотни птиц
от страха щелкают клювами, а у хлопнувшейся в обморок сороконожки с хрустом
ломаются все сорок ног.
Урдалак набирает в грудь побольше воздуху, и лесные
обитатели, затаив дыхание, ждут чего-то ужасного. Решив, наконец, что его
будущие подданные достаточно напуганы, повелитель зычно выталкивает из себя
воздух:
...У-у-у-уххххх!
Звук получился ничуть не сильный, мы бы даже сказали ―
слабый, особенно принимая во внимание старания, потраченные на его
воспроизведение. Но замершие в ожидании худшего лесные жители подскакивают от
ужаса. Эхо урдалачьего воя разбегается во все стороны, хаотично распространяясь
полесу. Птички падают в обморок, сороконожки, спотыкаясь, мчатся в сорок сторон
сразу, белки и зайцы, отпихивая друг друга, шмыгают в любую встреченную на пути
щель. Словом, воцаряется паника. Даже выстрел из пушки, догадайся Урдалак
произвести таковой, вряд ли вызвал бы подобное смятение. И Урдалак начинает
хохотать ― оглушительно, отрывисто, содрогаясь своим искореженным телом.
Раскатившись по лесу, оглушительный хохот сбегает с
окрестных холмов и докатывается до городка, заставляя ужаснуться его
обитателей, решивших, что надвигается ураган.
Громоподобный смех, напоминающий звук камнепада во время
оползня, разбудил Арчибальда. Достойный старичок спал в кресле посреди
гостиной. Напомним, ночью ему поспать не удалось. Да и как он мог заснуть,
узнав, что его внук навсегда исчез в дебрях сада?
Едва тревожная весть дошла до Арчибальда, он снял с полок
все книжки, в которых говорилось о мире минипутов, и принялся их листать,
стремясь найти хотя бы крошечную зацепку, позволяющую надеяться на спасение
внука. До двух часов ночи Mapгарита через каждые полчаса приносила ему
свежезаваренный кофе. Но потом силы у почтенной старушки иссякли, и она, с
трудом дотащившись до спальни, рухнула на кровать. Арчибальд держался и
продолжал упорно переворачивать страницы, стремясь не упустить ни малейшего
шанса обнаружить нечто такое, что помогло бы ему вызволить внука из мира
минипутов. Но поиски ни к чему не привели, усталость сморила его, и в пять
часов утра, не дождавшись петушиного крика, Арчибальд задремал. Он так устал,
что уже через минуту погрузился в глубочайший сон. И никто и ничто не могло
пробудить его от этого сна. Кроме, разумеется, ужасного хохота Урдалака,
который, как известно, мог бы разбудить даже мертвого. Впрочем, Урдалак скорее
предпочел бы отправить к мертвецам всех живых.
Арчибальд подскакивает, словно потревоженная белка в дупле,
и трижды обегает вокруг кресла, пока наконец не начинает понимать, что
находится в собственной гостиной. Стряхнув с себя остатки сна, он останавливается
и прищуривается, стараясь сообразить, откуда исходит сей нечеловеческий рев.
Видимо, есть некая таинственная связь, объединяющая слух и зрение, и поэтому,
когда мы хотим что-нибудь получше расслышать, начинаем щуриться.
Итак, прислушавшись и прищурившись, Арчибальд задается
вопросом: кто в столь ранний час гибнет в нечеловеческих мучениях? Послушав
немного, он констатирует, что даже свинья, которую режет мясник, издает
значительно более мелодичные звуки. А жуткий, леденящий кровь рев, доносящийся
с улицы, состоит из беспорядочных громовых раскатов. Раскаты такие мощные, что
сотрясаются стены и на пол падает рамочка, где под стекло вставлена семейная
фотография. Теперь она валяется на полу, засыпанная осколками. Аккуратно
стряхнув с нее стекло, дедушка поднимает пожелтевшее от времени фото, с
которого, весело улыбаясь, на него смотрят он сам, Маргарита и Артур. Арчибальд
вспоминает, как еще совсем недавно они все трое были вместе и беспечно
наслаждались солнышком и щедро отпущенной им хорошей погодой, позабыв, что у
природы в запасе всегда имеются тучи. Лица на фотографии излучают столько
счастья и радости жизни, что при одном только взгляде на них любая беда должна
бежать без оглядки.
Однако несчастье терпеливо, и у него есть могущественный
союзник. Этот союзник ― время. Увы, время всегда стремится обыграть
счастье и начать новую партию по правилам несчастья. Время разлучает людей,
делает фотографии желтыми и тусклыми и оставляет свои отметины на лицах.
