Знающие люди говорят, что, если в конрой бросить сливой, она нанижется на копье. Столь плотным строем всадникам полагается идти в атаку, потому что так у них остается шанс выжить. Но если конрой рассыплется, то каждого всадника окружат враги. «Твой сосед по конной атаке, — учил опытный боец молодого, — должен быть к тебе ближе, чем жена. Даже ближе, чем твоя шлюха». Но первая французская атака летела бешеным галопом, и сначала всадники рассыпались, рубя генуэзцев, а потом перепутались еще больше, устремляясь на врага вверх по склону.
Атака должна быть не бешеным наскоком, а упорядоченным, грозным и дисциплинированным нападением. Воины должны медленно ехать колено к колену и оставаться в плотном строю до последней минуты, пока не пустят коней в галоп, чтобы одновременно ударить сведенными вместе копьями. Так учат атаковать воинов, и так же обучают их коней. Инстинкт заставляет лошадь шарахнуться в сторону при встрече с плотным пешим или конным строем, но этих огромных жеребцов безжалостно приучали нестись вперед, вламываться в плотный вражеский строй и продолжать двигаться, топча, кусая врага и вставая на дыбы. Рыцарская атака должна быть смертельным молотом копыт, стальным натиском тяжелых коней и закованных в железо всадников. В надлежащем исполнении она плодит огромное число вдов.
Но рыцари в войске Филиппа, мечтавшие разбить врага в клочья и перебить ошеломленных уцелевших, не учли лучников и ямы. Когда первая беспорядочная французская атака достигла строя английских латников, она сама распалась на части, и кони перешли на шаг. Длинный, гладкий, приветливый склон оказался полосой препятствий из убитых коней, вылетевших из седел всадников, жужжащих стрел и скрытых в траве ям, ломающих конские ноги. И до врага добралась лишь горстка рыцарей.
Эта горстка преодолела последние ярды и направила копья в пеших английских латников, но всадников встретила стена копий, упертых тупым концом в землю, а остриями нацеленных в грудь коням. Жеребцы, налетев на копья, повернули прочь, и многие французы попадали на землю. Английские латники вышли вперед с топорами и мечами, чтобы их прикончить.
— Оставаться в строю! — кричал граф Нортгемптонский.
Новые кони пробрались через ямы, и теперь уже не было лучников, чтобы сдержать их. Это были третья и четвертая волны французской атаки. Они понесли меньше потерь от стрел и пришли на помощь уже врубавшимся в английский строй, который по-прежнему стоял, ощетинившись копьями. Рыцари с воинственными криками орудовали топорами и мечами, а умирающие кони увлекали за собой английские копья, так что французы наконец смогли сойтись с пешими латниками. Сталь звенела по стали и стучала по дереву, но на каждого всадника приходилось по два-три латника, и французов стаскивали с седел и рубили на земле.
— Пленных не брать! — кричал граф Нортгемптонский. — Пленных не брать!
Таков был приказ короля. Захват пленного мог принести деньги, но это также требовало и известной учтивости, чтобы спросить, действительно ли враг сдается, а у англичан на такие любезности не было времени. Им нужно было убивать всадников, все прибывавших и прибывавших по склону.
Король наблюдал за сражением из-за остановленных крыльев мельницы, которые скрипели, когда ветер дергал за сдерживающие веревки. Он видел, что французы пробились сквозь лучников только на правом фланге, где бился его сын. Там цепь стрелков была ближе всего к французам, а склон — самым пологим. Массированную атаку отразили стрелами, но множество всадников уцелело, и они мчались туда, где звенели мечи. Вначале французская атака растеклась по всему полю боя, но теперь сжалась в клин, поскольку встретившиеся с английским левым флангом свернули от стрел и пришли на подмогу рыцарям и латникам, рубившимся с частями принца Уэльского. Сотни всадников все еще толклись в грязи долины, не желая второй раз встречаться со шквалом стрел, но французские командиры перестраивали их и посылали вверх по склону в гущу сечи у знамен графа Алансонского и принца Уэльского.
— Пустите меня туда, сир, — обратился к королю епископ Даремский, выглядевший неуклюже в своей тяжелой кольчуге и с массивной, утыканной острыми шипами палицей.
— Они не поддаются, — мягко ответил Эдуард.
Его латники стояли в четыре ряда, но сражались лишь два передних, и сражались хорошо. Главным преимуществом всадника над пешим является скорость, однако французская атака ее утратила. Всадникам пришлось перейти на шаг, объезжая трупы и ямы, а дальше не было пространства, чтобы разогнаться в рысь и сломать яростную защиту из топоров, мечей, палиц и копий. Французы рубили сверху вниз, но англичане, подняв щиты, кололи клинками в брюхо лошадей и перерезали коням сухожилия. Кони падали, хрипя и лягаясь, увлекая за собой людей, и каждый упавший конь являл собой дополнительное препятствие. Как ни яростна была французская атака, ей не удалось сломать английский строй. Еще ни одно английское знамя не упало, но король боялся за яркий стяг своего сына, бывший ближе всех к месту самой яростной сечи.
— Кто-нибудь видел орифламму? — спросил он окружающих.
— Она упала, сир, — ответил придворный рыцарь. Он указал вниз на склон, где грудой мертвых лошадей и искалеченных людей лежали остатки первой французской атаки. — Где-то там, сир. Стрелы.
— Да благословит Бог стрелы, — сказал король.
Конрою из четырнадцати французов удалось благополучно пробраться через ямы.
— Монжуа и Сен-Дени! — закричали они и, опустив копья, бросились в сечу, где их встретил граф Нортгемптонский с дюжиной своих солдат.
Граф орудовал сломанным копьем, как пикой, и, ткнув обломком древка в конскую грудь, ощутил, как острие скользнуло по скрытой под попоной броне. Он инстинктивно поднял щит, и на него обрушилась палица. Один ее острый железный шип прошел через кожу и дерево, но у графа на бедре болтался меч, и он, бросив копье, схватил клинок и воткнул его в просвет над конским копытом. Конь шарахнулся в сторону. Граф вырвал щит и ударил рыцаря мечом, однако тот парировал удар. Один из латников схватился за палицу француза и что было мочи дернул. Француз потянул назад, но на помощь латнику пришел граф, и противник с криком упал к ногам англичан. Меч вошел в щель между доспехами у него в паху, рыцарь скорчился, потом палица сокрушила его шлем, и он, дергаясь, остался лежать на земле, а граф и его солдаты перешагнули через него и стали рубить следующего коня и всадника.
Принц Уэльский мчался в сечу. Его легко было узнать по золотому ободку на черном шлеме. Принцу было всего шестнадцать, но он был крепок, силен, высок и прекрасно натренирован. Отбив щитом топор, принц пробил мечом кольчугу другого всадника.
— Слезьте с чертова коня! — крикнул ему граф Нортгемптонский. — Слезьте с чертова коня!
Он подбежал к принцу, схватил поводья и потянул коня прочь из сечи. К ним помчался какой-то француз, норовя ударить принца копьем в спину, но латник в бело-зеленом стукнул коня щитом по зубам, и тот отпрянул в сторону.
Граф оттащил принца назад.
— Солдаты видят человека на коне, ваше высочество, — кричал он, — и думают, что это француз!
