Томас так хлопнул по столу, что Женевьева вздрогнула.
— Ты, — он указал на сэра Гийома, — сжег мою деревню, убил мою мать и моего отца-священника и после этого ты говоришь мне о зле?
Гийому нечего было возразить на эти обвинения, он и сам не знал, как стал другом человека, которого осиротил, но все же не смолчал перед разгневанным Томасом.
— Я знаю зло, — сказал он, — потому что сам творил зло. Но Господь простит нас.
— Господь простит тебя, — спросил Томас, — а ее не простит?
— Так решила церковь.
— А я решил иначе, — упорствовал Томас.
— Боже милостивый, — воскликнул сэр Гийом, — ты что, вообразил себя хреновым Папой?
Ему понравились английские бранные слова, и он пускал их в ход вперемежку с родными французскими.
— Она околдовала тебя, — пробурчал Робби.
Женевьева посмотрела так, точно хотела заговорить, но передумала и отвернулась. Вместе с порывом ветра в окно залетели струи дождя, на полу образовалась лужа.
Сэр Гийом посмотрел на девушку, потом перевел взгляд на Томаса.
— Люди ее не потерпят, — сказал он.
— Потому что ты их мутишь, — рявкнул Томас, хотя и знал, что смута идет от Робби, а не от сэра Гийома.
С тех пор как Томас перерезал узы Женевьевы, он все время терзался, зная, что его долг сжечь Женевьеву, и чувствуя, что не может этого сделать. Его отец, безумный, гневный и блистательный в своем гневном безумии, как-то раз едко высмеял церковные представления о ереси.
То, что считается ересью сегодня, сказал отец Ральф, завтра может быть признано церковной доктриной, а Господь Бог не нуждается в услугах одних людей, чтобы жечь других. Он прекрасно может сделать это и сам.
Томас лежал без сна, терзаясь в мучительных раздумьях и все это время сознавая, как сильно желает он Женевьеву. Он спас ее не потому, что его одолели богословские сомнения, а потому, что его одолела страсть и сочувствие к живой душе, претерпевшей страдания по вине церкви.
Робби, обычно такой прямодушный и порядочный, кое-как справился со своим гневом.
— Томас, — сказал он спокойно, — подумай о том, зачем мы явились сюда, и подумай, дарует ли Господь нам успех, если мы оставим у себя еретичку.
— Я только об этом и думаю, — сказал Томас.
— Некоторые из солдат уже поговаривают о том, чтобы уйти, — предостерег его сэр Гийом. — О том, чтобы подыскать себе другого начальника.
— Лучше я уйду, — подала в первый раз голос Женевьева. — Вернусь на север. Я не хочу вам мешать.
— Далеко не уйдешь, — возразил Томас. — И сколько, по-твоему, ты проживешь? Если мои солдаты не порешат тебя прямо во дворе, то уж горожане точно прикончат на улице.
— Так что же мне делать? — спросила она.
— Пойдем со мной, — сказал Томас и направился к нише рядом с дверью, где висело распятие. Он стянул его с гвоздя и поманил к себе девушку, сэра Гийома и Робби. — Идемте.
Он вывел их во двор замка, где большинство из его людей дожидались результатов депутации Гийома и Робби. При появлении Женевьевы поднялся недовольный ропот, и Томас понял, что рискует потерять доверие своих подчиненных. Он был слишком молод, чтобы командовать таким большим отрядом, но солдаты поверили ему, так же как и граф Нортгемптон, решивший, что он справится заданием. И вот он столкнулся с первым серьезным испытанием. Томас ждал испытания, но полагал, что это будет испытание битвой, однако дело сложилось иначе, и ему не оставалось ничего другого, кроме как попытаться справиться с возникшими затруднениями.
Томас остановился на верхней ступени выходившей на двор лестницы, дождался, когда все взоры обратятся к нему, и громко сказал:
— Сэр Гийом! Сходи к кому-нибудь из городских священников и попроси у него облатку. Освященную облатку, из тех, что приготовлены для ближайшей церемонии.
Сэр Гийом заколебался.
— А если они откажут?
— Ты солдат, а они нет, — сказал Томас, и люди в толпе заухмылялись.
Сэр Гийом кивнул, опасливо глянул на Женевьеву и жестом позвал за собой двух ратников. Те повиновались неохотно, никому не хотелось пропустить, что еще отчудит Томас, но сэр Гийом рыкнул, и они последовали за ним за ворота. Томас высоко поднял распятие.
— Если эта девушка служит дьяволу, — сказал он, — она не сможет посмотреть на это и не сможет коснуться его. Если я поднесу его к ее глазам, она ослепнет! Если я коснусь ее кожи, она станет кровоточить. Вы знаете это! Вы слышали об этом от ваших матерей! Этому учили вас священники в своих проповедях!
Многие закивали, и все, разинув рты, глазели, как Томас поднес распятие к открытым глазам Женевьевы, а потом коснулся им ее лба. Некоторые затаили дыхание и очень удивились, увидев, что глаза Женевьевы целы и на прозрачной белой коже не осталось отметины.
— Это дьявол ей помогает! — выкрикнул, однако, кто-то.
— Ну ты и болван! — Томас возмущенно сплюнул. — Дьявол, выходит, помогает ей проделывать колдовские трюки? Тогда почему он не помог ей убежать? Почему она сидела в подвале и не удрала? Почему сейчас стоит здесь и у нее не выросли крылья, чтобы улететь, оставив всех нас с носом? Почему, а?
— Бог не дает дьяволу явить свою силу.
— Но если здесь властен Бог, а не дьявол, то как же дьявол может помочь ей выдержать прикосновение распятия? Нет, парень, у тебя одно с другим не сходится! И вот еще что: если она творение дьявола, у нее вместо ног должны быть кошачьи лапы. Вы все знаете это!
Многие из присутствующих пробормотали, что так оно и есть: всем было хорошо известно, что дьявол дарует своим присным кошачьи лапы, дабы они могли неслышно красться в темноте и творить свои черные дела.
— Сними туфли, — велел он Женевьеве и, когда она разулась, указал на ее босые ноги.
— Ну и это, по-вашему, чертова кошка? Много она наловит мышей с такими когтями?
Кто-то попытался возразить, но не слишком уверенно. И Томас насмешливо отмел все возражения.
Тут как раз вернулся сэр Гийом, а с ним и отец Медоуз. Священник принес маленькую серебряную шкатулку с облатками, которые всегда держал наготове на тот случай, если его вызовут к умирающему.
— Это не положено, — начал было отец Медоуз, но умолк, когда Томас на него зыркнул.
— Поди-ка сюда, священник, — сказал Томас, а когда отец Медоуз подошел, забрал у него шкатулку. — Одно испытание девица прошла, — заявил он, — но этого мало. Я хочу подвергнуть ее следующему. Все вы это знаете, и это известно даже в Шотландии, — он выдержал паузу и указал на Робби, — что сам дьявол не может защитить свои творения от прикосновения Тела Христова. Она умрет! Она будет корчиться в муках, ее плоть на глазах превратится в тлен, и могильные черви будут копошиться на том месте, где она стояла. Ее пронзительные вопли будут слышны на небесах. Всем вам это известно?
