Вот как я представлял себе дело первоначально. Но в мыслях у
меня засело, что нет дыма без огня. Я стал думать, не совершила ли сестра
Харрисон чего-нибудь более серьезного… Некоторые вещи казались мне довольно
странными. Она сказала мне, что миссис Олдфилд была не слишком сильно больна,
что все это было игрой ее воображения. Но сам доктор в болезни жены не
сомневался. Он не был удивлен ее смертью. Незадолго до ее смерти он
консультировался с другим врачом, и тот отметил ухудшение ее состояния. Когда я
говорил с мисс Харрисон об эксгумации… Сначала она страшно испугалась. Потом
внезапно ее злоба и ненависть изменили ее настроение: «Пусть они найдут мышьяк.
Никто не сможет заподозрить меня». Доктор и Джейн Монкрифф — вот на кого падет
подозрение.
Оставался только один шанс — заставить сестру Харрисон
раскрыться. Я проинструктировал Джорджа, которого она не знала в лицо. Он
повсюду следовал за нею. И… И все кончилось хорошо.
— Вы великолепны, — воскликнула Джейн Монкрифф.
— Я никогда не смогу вас отблагодарить, —
присоединился доктор Олдфилд. — Но какой же слепой дурак я был!
— А вы были так же слепы, мадемуазель? — спросил
Пуаро удивленно.
— Я очень волновалась… — медленно ответила Джейн.
— Джейн!.. — закричал Олдфилд. — Неужели ты
думала, что я… — Нет, нет, не вы. Я думала, что миссис Олдфилд так или иначе
раздобыла мышьяк и принимала его понемножку, чтобы вызвать у себя боли и
добиться жалости, в которой она так нуждалась. Но я боялась, что она в конце
концов отравилась и, когда обнаружат мышьяк, никто не поверит в эту историю и
все придут к такому же выводу, что и вы. Вот почему я никогда не заявляла о
пропаже мышьяка. Но я в последнюю очередь могла заподозрить сестру Харрисон.
— Как и я. Она, возможно, стала бы хорошей женой и
матерью… Но чувства были намного сильнее ее… Как жаль, — грустно сказал
Пуаро.
Он вздохнул и пробормотал в усы, скорее для себя, чем для
собеседников:
— Как жаль…
Но, взглянув на мужчину средних лет и девушку со счастливым
лицом, сидевших напротив, он улыбнулся и сказал:
— Эти двое на заре своего счастья… И я совершил второй
подвиг Геркулеса.
Керинейская лань
1
Эркюль Пуаро переминался с ноги на ногу и дышал на пальцы,
стараясь согреться. Хлопья снега таяли на его усах, и капли скатывались на
одежду.
За дверью послышался шум, и появилась горничная —
тяжеловесная деревенская деваха, воззрившаяся на Пуаро с нескрываемым
любопытством. Похоже было, что ничего подобного она прежде не видала.
— Вы звонили? — спросила она.
— Звонил. Не будете ли вы так добры разжечь огонь?
Деваха вышла и тут же вернулась с бумагой и щепками.
Встав на колени перед большим викторианским камином, она
принялась за растопку.
А Пуаро продолжал притопывать, размахивать руками и дуть на
пальцы.
Он был не в духе. Его автомобиль — роскошный «мессарро грац»
— который казался ему просто чудом техники, сильно его разочаровал. Шофер,
молодой человек, кстати, получающий весьма неплохое жалованье, ничего не мог
поделать. На захолустном шоссе, милях в полутора от какого бы то ни было жилья,
в метель мотор заглох окончательно, и Пуаро в его излюбленных лакированных
ботинках пришлось тащиться эти полторы мили до приречной деревушки Хартли Дин,
весьма оживленной летом, но зимой не подающей ни малейших признаков жизни. В
гостинице «Черный лебедь» появление постояльца вызвало настоящее смятение. Ее
владелец проявил чудеса красноречия, утешая Пуаро. Ничего страшного: в местном
гараже джентльмен может нанять машину и продолжить путь.
Пуаро отверг это предложение. В нем взыграла чисто галльская
прижимистость — только еще не хватало потратиться на автомобиль. У него есть
свой — и притом далеко не самый дешевый, на нем — и только на нем — он и
отправится дальше. Но в любом случае, даже если ремонт не займет много времени,
он не двинется с места раньше следующего утра — в такую-то метель! Пуаро
потребовал номер с растопленным камином и ужин. Владелец, вздыхая, проводил его
в номер, послал горничную развести огонь и удалился, дабы обсудить с женой, что
подавать на ужин.
Час спустя, удобно вытянув ноги к уютному пламени, Пуаро
снисходительно размышлял о только что съеденном ужине. Конечно, мясо оказалось
жестким и хрящеватым, брюссельская капуста чересчур крупной и водянистой,
картофель недоваренным, сыр чересчур твердым, а печенье чересчур мягким, да и
поданные на десерт печеное яблоко и заварной крем тоже оставляли желать
лучшего. Все так.
Тем не менее, размышлял Пуаро, вглядываясь в языки пламени и
отхлебывая понемногу мутную жидкость, почему-то гордо именуемую кофе, лучше
быть сытым, чем голодным, а уж отдых у камина — просто райское наслаждение по
сравнению с прогулкой в лакированных ботинках по занесенным снегом дорогам.
Раздался стук в дверь, и появилась давешняя горничная.
— Сэр, тут механик из гаража пришел, хочет вас видеть.
— Пригласите его сюда, — любезно отозвался Пуаро.
Деваха прыснула и ретировалась. Пуаро благодушно подумал,
что рассказы о его персоне скрасят ее приятелям не один зимний вечер.
Вновь послышался стук, но уже более робкий, и Пуаро
отозвался:
— Войдите.
Он благосклонно взглянул на молодого человека, смущенно
стоявшего у двери и мявшего в руках кепку. Этот простой парень был хорош как
античный бог. Пуаро редко встречал подобных красавцев.
— Мы отбуксировали сюда вашу машину, сэр, — сказал
молодой человек тихим хрипловатым голосом, — и нашли повреждение. Тут дела
на час, не больше.
— И что с нею случилось? — осведомился Пуаро.
Юноша с готовностью пустился в технические детали.
Пуаро вежливо кивал, но не вслушивался. Физическое
совершенство всегда восхищало его — уж слишком много было вокруг очкастых
заморышей. «Да, красив как бог, — размышлял он про себя. — Аркадский
пастушок, да и только».
Молодой человек внезапно замолчал, и в ту же секунду Пуаро
слегка сдвинул брови и глаза его сузились. Отвлекшись наконец от созерцания, он
стал слушать.
— Понимаю, понимаю. Вообще-то мой шофер уже сообщил мне
об этом, — добавил он после паузы и тут же заметил, что собеседнику кровь
бросилась в лицо, а пальцы его нервно стиснули кепку.
— Д-да, сэр, — с запинкой пробормотал
юноша, — я знаю.
— И все же вы решили прийти и лично рассказать мне об
этом? — продолжал Пуаро.
