— Именно. Как удалось установить полиции, в краже
принимали участие трое. Двоих я уже упомянул, а третьим был ирландец, некий
Патрик Кейси, опытный домушник.
Видимо, он и совершил ограбление. Дюбле был мозговым центром
и планировал операции. Рикковетти шофер, ждал, когда ему спустят добычу, и
увозил ее с места преступления.
— Кстати, о добыче. Они ее поделили на три части?
— Возможно. Хотя обнаружить удалось только наименее
ценные предметы. Видимо, самые ценные сразу вывезли из страны.
— Ну а третий член шайки, Кейси? Он так и не понес
наказания?
— Того, которое вы имеете в виду, то есть
официального, — нет. Но он был уже немолод и не так ловок, как когда-то.
Через полмесяца после той кражи он упал с пятого этажа и разбился насмерть.
— Где это случилось?
— В Париже. Пытался ограбить дом Дюволье, известного
банкира.
— И с тех пор кубка никто не видел?
— Никто.
— Он никогда не выставлялся на продажу?
— Уверен, что нет. Его отслеживали не только
полицейские, но и частные сыщики.
— А как насчет денег, которые вы за него уплатили?
— Маркиз, человек весьма щепетильный, хотел их вернуть,
поскольку кубок был украден из его дома.
— Но вы не согласились?
— Нет.
— Почему же?
— Скажем так: я предпочел остаться хозяином положения.
— То есть, если кубок вдруг обнаружат, его отдадут вам?
— Именно так.
— А что же вас так обнадеживает?
— Вижу, от вас не ускользнула эта деталь, —
усмехнулся Пауэр. — Все очень просто, мосье Пуаро. Я считал, что знаю, у
кого находится кубок.
— Любопытно. И у кого же?
— У сэра Рубена Розенталя. Он в ту пору был не только
собратом-коллекционером, но и моим личным врагом.
Мы соперничали в нескольких деловых начинаниях, и, в общем,
мне удалось одержать верх. Наша вражда достигла крайней точки в споре за кубок
Борджиа. Мы оба были полны решимости им завладеть, это стало до некоторой
степени делом чести. На аукционе наши представители соперничали друг с другом.
— И окончательная цена, предложенная вашим представителем,
решила спор в вашу пользу?
— Не совсем так. Я подстраховался и направил туда
второго человека, якобы представителя одного парижского маклера. Понимаете, ни
один из нас не хотел уступать другому, но уступить кубок третьему лицу,
сохраняя возможность потом обратиться к нему напрямую, — совсем другое
дело.
— Одним словом, line petite tromperie
[62]
.
— Вот именно.
— И он вам удался. Но сразу после торгов сэр Рубен
обнаружил, что его надули?
Пауэр улыбнулся.
То была красноречивая улыбка.
— Теперь понятно, — сказал Пуаро. — Вы считали,
что сэр Рубен, не желая остаться в дураках, обратился к ганстерам?
— Нет-нет! — протестующе поднял руку Пауэр. —
Это было бы чересчур. Скорее всего через определенный отрезок времени сэр Рубен
приобрел бы некий кубок эпохи Ренессанса неизвестного происхождения.
— Описание которого знал бы каждый полицейский?
— А никто и не собирался выставлять кубок на всеобщее
обозрение.
— Вы полагаете, сэру Рубену было довольно знать, что он
— обладатель кубка?
— Без сомнения. Кроме того, если бы я принял предложение
маркиза вернуть деньги, сэр Рубен мог бы потом с ним договориться, и кубок
законным образом перешел бы в его руки. Но если юридически владельцем остаюсь
я, у меня сохраняются шансы вернуть свою собственность, — добавил он,
помолчав.
— Вы хотите сказать, — без обиняков заявил
Пуаро, — что могли бы устроить кражу кубка у сэра Рубена?
— Какую кражу, мосье Пуаро? Это было бы просто
возвращением собственности ее законному владельцу.
— Но, насколько я могу судить, вам это не удалось.
— Ничего удивительного. У Розенталя кубка никогда не
было.
— Откуда вы знаете?
— Недавно совпали наши интересы в нефтяном бизнесе. Мы
с Розенталем теперь не враги, а союзники. Я поговорил с ним начистоту, и он
заверил меня, что никакого кубка у него нет и не было.
— И вы ему верите?
— Верю.
— Выходит, — задумчиво протянул Пуаро, — вы
целых десять лет шли, как выражаются англичане, по ложному следу?
— Именно этим я и занимался… — с горечью признал
великий финансист.
— А теперь нужно начинать все сначала?
Его собеседник кивнул.
— И тут на сцену выхожу я? Гончая, которую пускают по
слабому следу — очень слабому следу.
— Если бы дело было несложным, — сухо бросил
Пауэр, — мне бы не было нужды обращаться к вам. Конечно, если вам оно
кажется невыполнимым…
Удар был нанесен точно. Эркюль Пуаро гордо выпрямился.
— Для меня не существует слова «невыполнимо»,
мосье, — отрезал он. — Я только пытаюсь решить, действительно ли это
дело настолько интересно, чтобы стоило за него взяться.
— Более чем интересно, — вновь усмехнулся
Пауэр, — ведь плату вы можете назначить себе сами.
Пуаро взглянул на него снизу вверх.
— Неужели вам так дорога эта вещь? Быть того не может!
— Скажем так: я, как и вы, никогда не признаю себя
побежденным.
— Вот это мне понятно… — склонил голову Пуаро.
2
Инспектор Уэгстаф не скрывал своего интереса.
— Кубок Вератрино? Как же, помню. Я это дело курировал
в Англии. Я немного балакаю по-итальянски, вот меня и послали на подмогу
макаронникам. А кубок, как тогда исчез, так до сих пор нигде и не объявлялся,
как ни странно.
— И как вы это объясняете? Частная коллекция?
— Сомневаюсь, — покачал головой Уэгстаф. —
Конечно, все возможно… Но, по-моему, дело обстоит проще…
Вещички надежно спрятаны, а единственный, кто знал о
тайнике, — в могиле.
