Профессор с укоризненной миной встал рядом с графиней.
— Вы забрали мой бифштекс, — пожаловался
он. — Зачем вы это сделали? Такой был хороший бифштекс…
4
— Время «Ч», старина, в четверг вечером, — сообщил
Джепп. — Вообще-то это не моя забота, со всеми вопросами прошу к Эндрюсу,
отдел наркотиков, он будет только рад вашему участию. Нет, оставьте ваши сиропы
себе, мне мой желудок еще пригодится. Это что там у вас, виски?
Другое дело! Кажется, мы кое до чего докопались, —
продолжал он, ставя бокал на стол. — В клубе есть другой выход. Мы его
обнаружили.
— И где же?
— Позади жаровни.
— Но вы бы заметили…
— Нет, старина. Когда началась облава, свет погас.
Кто-то вырубил электричество, и потребовалось две-три минуты, чтобы добраться
до щита и ликвидировать затемнение.
Через парадный вход никто не выходил, он был под
наблюдением, но теперь ясно, что все могли вынести через потайную дверь. Мы
проверяли дом за клубом и наткнулись на нее.
— И что же вы собираетесь делать?
— Во-первых, не нарушать их планов, — подмигнул
Джепп. — Появляется полиция, свет гаснет — а за потайной дверью все готово
к встрече. Теперь им от нас не уйти!
— А почему в четверг?
Джепп снова подмигнул.
— Голконда теперь у нас под колпаком. В четверг оттуда
доставят камешки — изумруды леди Кэррингтон.
— Вы позволите мне, — спросил Пуаро, — тоже
сделать кое-какие приготовления?
5
Сидя в четверг вечером за своим привычным столиком у входа,
Пуаро изучал обстановку. В «Преисподней», как всегда, стоял дым коромыслом.
Графиня была еще ослепительнее, чем всегда, если такое
вообще было возможно. Держалась она с истинно русским темпераментом — хлопала в
ладоши и заливалась хохотом. Пол Вареско тоже был на месте. Сегодня он
отказался от безупречного фрака в пользу костюма апаша
[85]
—
наглухо застегнутой куртки и шарфа на шее. Вид у него был порочный и
неотразимый. Не без труда ускользнув от увешанной бриллиантами плотной пожилой
дамы, он наклонился к Элис Каннингэм, что-то деловито записывавшей в книжечку,
и пригласил ее на танец. Плотная дама злобно покосилась на Элис и с обожанием
проводила глазами Вареско.
Во взгляде мисс Каннингэм никакого обожания не было — он
излучал чисто научный интерес. Судя по тому, что донеслось до Пуаро, пока Элис
с Вареско проплывали мимо него в танце, с гувернанткой они уже разобрались и
теперь обсуждали медсестру в начальной школе.
Когда смолкла музыка, счастливая и оживленная Элис присела
рядом с Пуаро.
— Необычайно интересно, — заявила она. —
Вареско будет главным героем моей книги. Символика абсолютно прозрачна. Скажем,
проблемы с нижними рубашками.
Стоит вместо рубашки подставить власяницу — и все становится
на свои места. Вы, конечно, можете сказать, что у него явно преступные
наклонности, но это излечимо…
— Одно из самых дорогих сердцу женщины заблуждений —
то, что она может исправить повесу, — прервал ее Пуаро.
Элис Каннингэм холодно взглянула на него:
— В этом нет ничего личного, мосье Пуаро.
— В этом никогда нет ничего личного, только совершенно
бескорыстный альтруизм — но объектом его почему-то всегда становится смазливый
представитель противоположного пола. Вас бы заинтересовало, к примеру, в какую
школу ходил я и как ко мне относилась медсестра?
— Вы не преступный типаж, — отпарировала мисс
Каннингэм — А что, преступные типажи вы распознаете с первого взгляда?
— Разумеется.
Тут за их столик присел профессор Лискерд.
— Обсуждаете преступников? Вам бы следовало
проштудировать Законы Хаммурапи, мосье Пуаро. Восемнадцатый век до Рождества
Христова. Очень познавательно.
«Если в доме человека полыхает огонь, а человек, который
пришел для тушения, поднял свой взор на добро хозяина и взял добро домохозяина,
этот человек должен быть брошен в этот огонь»
[86]
.
И профессор благосклонно уставился на жаровню.
— А есть шумерские законы, они еще древнее. «Если
женщина возненавидела своего мужа и сказала: „Не прикасайся ко мне“, эту
женщину должны бросить в воду». Дешевле и проще, чем бракоразводный процесс
[87]
. Но если муж говорит то же самое жене, он должен
всего-навсего уплатить ей определенную меру серебра. Его в реку никто не
бросает.
— Старо как мир, — сказала Элис Каннингэм. —
Для мужчин один закон, для женщин — другой.
— Женщины, конечно, больше внимания придают денежной
стороне, — задумчиво произнес профессор. — Знаете, — добавил
он, — мне здесь нравится. Я тут часто бываю, и притом бесплатно. Благодаря
графине — очень мило с ее стороны… Как она говорит, за мои советы относительно
интерьера. На самом деле я здесь ни при чем — я понятия не имел, зачем она
задает мне вопросы — и, разумеется, и она и художник все перепутали. Надеюсь,
никто не узнает, что я имею хоть какое-то отношение к этому убожеству. Я такого
не переживу. Но женщина она замечательная и чем-то похожа на вавилонянку.
Видите ли, вавилонянки прекрасно вели торговые и хозяйственные дела…
Слова профессора потонули в общем гуле. Откуда-то донеслось
слово «Полиция», женщины повскакали с мест, началось столпотворение. Выключился
свет, стала тускнеть и электрическая жаровня.
На фоне всеобщего переполоха профессор продолжал невозмутимо
цитировать Законы Хаммурапи.
Когда электричество зажглось вновь, Пуаро уже поднимался по
широким пологим ступеням. Полицейские у входа отдали ему честь, он вышел наружу
и свернул за угол.
Там, прислонившись к стене, стоял дурно пахнущий красноносый
человечек.
