– И вообще, романы основываются на правде. Я имею в
виду, что, пока что-то не произойдет, люди не могут думать об этом.
– В твоих словах что-то есть, – признал
Джимми. – Но все равно трудно избавиться от мысли, что нужно ущипнуть
себя, чтобы проснуться.
– Я тоже так себя чувствую.
Джимми глубоко вздохнул:
– Нет, думаю, мы не спим. Смотри: русский, американец,
англичанин, возможно, австриец или венгр и леди, которая может быть любой
национальности на выбор – русской или польской, – весьма представительная
компания!
– И немец, – добавила Бандл, – ты забыл немца.
– О! – медленно произнес Джимми. – Ты
думаешь…
– Отсутствующий номер второй – Бауэр, наш лакей. Они
говорили о докладе, который не получили, хотя я не представляю себе, что можно
докладывать о Чимниз.
– Это может быть как-то связано со смертью Джерри Уэйда, –
сказал Джимми. – Что-то мы здесь еще не до конца понимаем. Говоришь, они
называли Бауэра по имени?
Бандл кивнула:
– Они обвинили его в том, что он не нашел письмо.
– Яснее ясного. Возражений нет. Ты должна простить мне
мою недоверчивость, Бандл, но, знаешь, твой рассказ был слишком невероятен. Ты
говоришь, они знают, что я собираюсь в аббатство Вайверн на следующей неделе?
– Да, вот тогда-то американец – это был он, а не
русский – и сказал, что не стоит беспокоиться, потому что ты – обыкновенный осел!
– Ага! – сказал Джимми. Он со злостью нажал на
акселератор, и машина резко рванулась вперед. – Я очень рад, что ты мне об
этом рассказала. Теперь у меня есть, так сказать, личная заинтересованность в
деле.
Минуту-другую он помолчал, потом спросил:
– Ты сказала, этого немецкого изобретателя зовут
Эберхард?
– Ну и что?
– Подожди-ка, кое-что вспоминаю, Эберхард, Эберхард…
да, уверен, так его и звали.
– Расскажи!
– Эберхард была фамилия того парня, который разработал
какой-то процесс по переработке стали. Не могу объяснить подробно, у меня нет
специальных знаний, но я знаю, что в результате переработки сталь становилась
настолько прочной, что проволока не уступала по прочности стальному брусу.
Эберхард занимался аэропланами, и идея его была в том, чтобы настолько
облегчить их вес, что случилась бы революция в их строительстве, я имею в виду
их стоимость. Думаю, он предложил свое изобретение правительству Германии, а
оно отказалось от него, найдя какие-то надуманные причины, но сделали они все
очень грубо. Он засел за работу и исправил все недостатки, какие они нашли, но
был оскорблен их отношением к себе и поклялся, что они не получат его детища. Я
всегда думал, что все эти разговоры о нем – сплошная болтовня, но теперь все
представляется мне иначе.
– Вот именно! – возбужденно воскликнула
Бандл. – Ты наверняка прав, Джимми. Эберхард, должно быть, предложил свое
открытие нашему правительству. А они узнали или собираются узнать авторитетное
мнение сэра Освальда Кута. В аббатстве состоится неофициальная конференция. Сэр
Освальд, Джордж, министр авиации и Эберхард. У Эберхарда будут с собой планы
или процесс, или как там ты его называешь…
– Формула, – подсказал Джимми. – Мне кажется,
«формула» – подходящее слово.
– У него будет с собой формула, а Семь Циферблатов проберутся
туда, чтобы выкрасть ее. Я помню, русский говорил, что она стоит миллионы.
– Думаю, так и есть, – согласился Джимми.
– И вполне стоит нескольких жизней, как сказал кто-то
еще.
– Похоже, что ты права, – помрачнел Джимми. –
Подумай о чертовом сегодняшнем расследовании. Бандл, ты уверена, что Ронни
больше ничего не сказал?
– Нет, – ответила Бандл, – только «Семь
Циферблатов… Скажи… Джимми Тесайгер…». Это все, что он смог сказать, бедняга.
– Если бы мы только знали, что знал он! –
воскликнул Джимми. – Но мы хоть что-то выяснили наверняка. Я так понимаю,
лакей Бауэр, несомненно, ответствен за смерть Джерри. Знаешь, Бандл…
– Что?
– Иногда я слегка волнуюсь. Кто будет следующим? Дело,
не подходящее для того, чтобы в него вмешивалась девушка!
Бандл усмехнулась про себя. Она решила, что Джимми
понадобилось немало времени, чтобы отнести ее к категории Лорейн Уэйд.
– По-моему, у тебя гораздо больше шансов стать
следующим, чем у меня, – улыбнувшись, заметила Бандл.
– Ладно, ладно, – сказал Джимми. – А как
насчет нескольких жертв с другой стороны для разнообразия? Сегодня с утра я
что-то очень кровожаден. Скажи, Бандл, а ты бы узнала кого-нибудь из них, если
бы увидела?
Бандл поколебалась.
– Узнала бы номера пятого, – наконец ответила
она. – У него странная манера говорить: какая-то змеиная, сильно
шепелявит, уверена, что узнаю его.
– А насчет англичанина?
Бандл покачала головой:
– Его я видела меньше всех, только мельком, и у него
самый обычный голос. Кроме того, что он очень крупный мужчина, больше не за что
ухватиться.
– Там еще есть женщина, – продолжал Джимми. –
С ней должно быть проще. Но, похоже, ты ее не запомнила. Она, наверное,
приглашается на обеды к влюбчивым министрам, а потом вытягивает из них
государственные тайны, когда они опрокинут пару рюмок. По крайней мере, так
поступают в романах. Но на самом деле единственный мой знакомый министр пьет
только воду с лимоном.
– Взять, к примеру, Джорджа Ломакса. Можешь ты
представить его влюбившимся в заморскую красавицу? – со смехом спросила
Бандл.
Джимми согласился с абсурдностью предположения.
– Теперь о таинственном номере седьмом, –
продолжал он. – Ни малейшего подозрения, кем бы он мог быть?
– Ни малейшего.
– Опять же – то есть по литературным стандартам – он
должен быть кем-то очень хорошо всем знакомым. Как насчет самого Джорджа
Ломакса?
Бандл неохотно покачала головой.
– В книге такое было бы совершенством, –
согласилась она. – Но я знаю Филина… – И она отдалась внезапному
приступу веселья. – Филин – великий уголовный преступник! – выдохнула
она, смеясь. – Ну не чудесно ли?
Джимми согласился. Их дальнейшие рассуждения заняли еще
некоторое время, и раза два Джимми непроизвольно нажимал на тормоз, замедляя
движение. Когда они приехали в Чимниз, оказалось, полковник Мелроуз уже ждет
их. Джимми был представлен ему, и все трое они направились на слушание дела.
