Бандл подумала, что перед ней одна из красивейших женщин,
которых ей приходилось когда-либо видеть. У графини были большие синие глаза,
угольно-черные волосы, бархатная кожа, чуть вздернутый славянский нос,
подвижное, стройное тело. Ее губы были накрашены до того ярко, что, как была
уверена Бандл, в аббатстве Вайверн ничего подобного прежде не видывали.
Бандл с воодушевлением спросила:
– Это миссис Макатта, да?
Стоило Джорджу ответить отрицательно и представить Бандл,
как графиня безразлично кивнула и сразу же возобновила прерванную беседу с
серьезным мистером Бейтменом.
Бандл услышала голос Джимми у своего уха.
– Орангутанг совершенно очарован милой
славянкой, – сказал он. – Трогательно, не правда ли? Пойдем попьем
чаю.
Опять они оказались по соседству с сэром Освальдом Кутом.
– Какое замечательное у вас поместье Чимниз, –
заметил тот.
– Очень рада, что вам там понравилось, – ответила
Бандл.
– Ему нужна новая оросительная система, – добавил
сэр Освальд. – Она придаст ему современный вид, знаете ли.
Минуту-другую он размышлял.
– Я покупаю поместье герцога Олтона. Три года. Столько
лет я выбирал себе поместье. Вашему отцу не удалось бы продать его, если бы он
и захотел, я полагаю.
Бандл затаила дыхание. Ее посетило кошмарное видение Англии
с неисчислимыми Кутами в неисчислимых поместьях, как Чимниз, и, разумеется, с
совершенными новыми оросительными системами.
Она ощутила внезапное острое чувство обиды, которое, как она
понимала, конечно, было нелепым. Все-таки, при сравнении лорда Катерхэма и сэра
Освальда Кута, не было сомнения, кто из них разорится. Сэр Освальд был
настолько мощной личностью, что затмевал всех, с кем ему приходилось общаться.
Он был, как выразился лорд Катерхэм, живым паровозом. И тем не менее,
несомненно, во многих отношениях сэр Освальд был просто глуп. Несмотря на все
свои специальные знания и необыкновенную мощь, он был абсолютно несведущ во
всех остальных вопросах. Сотни прелестей жизни, которыми лорд Катерхэм мог
пользоваться и пользовался, были для сэра Освальда книгой за семью печатями.
Размышляя над этим, Бандл продолжала непринужденную беседу.
Она услышала, что герр Эберхард уже приехал, но лежит с головной болью. Об этом
ей сказал мистер О’Рурк, которому удалось занять место рядом с ней и не
оставлять его.
В общем, Бандл отправилась переодеваться в приятном
настроении ожидания, к которому примешивался легкий ужас перед скорым приездом
миссис Макатты. Бандл чувствовала, что ее общение с миссис Макаттой не будет
безоблачным.
Первое потрясение она испытала, когда, одетая в скромное
черное кружевное платье, шла через холл. В дверях стоял лакей, по крайней мере
человек, одетый лакеем. Но его квадратная, крепкая фигура была плохим
подспорьем для затеянного им маскарада. Бандл остановилась и уставилась на
него.
– Суперинтендант Баттл! – выдохнула она.
– Он самый, леди Эйлин.
– О, – неуверенно сказала Бандл, – вы здесь
для того, чтобы…
– Чтобы присматривать за происходящим.
– Понятно.
– То предупреждающее письмо, помните? – объяснил
суперинтендант. – Оно нагнало такого страху на мистера Ломакса! Ничто не
могло успокоить его, кроме моего личного присутствия здесь.
– А вам не кажется… – начала Бандл и замолчала. Ей
не хотелось говорить суперинтенданту, что его маскировка выглядела не слишком
убедительной. Все в его облике говорило о том, что он офицер полиции, и Бандл
вряд ли могла представить себе самого беспечного преступника, которого бы этот
«лакей» застал врасплох.
– Вы считаете, – вяло спросил
суперинтендант, – что меня могут узнать?
– Именно так я и думаю, – призналась Бандл.
То, что при известном воображении можно было принять за
улыбку, осветило каменные черты лица суперинтенданта Баттла.
– Дать им узнать меня, а? А почему бы и нет, леди
Эйлин?
– Почему бы и нет? – эхом отозвалась Бандл, как ей
показалось, довольно глупо.
Суперинтендант Баттл медленно кивал.
– Мы ведь не хотим неприятностей, правда? –
спросил он. – Не надо быть слишком активным, нужно просто показать ловкачам,
которые могут крутиться здесь, ну, дать им понять, что кое-кто начеку, так
сказать.
Бандл смотрела на него в восхищении. Она могла представить,
каким разочарованием для заговорщиков явится внезапное появление такой
известной личности, как суперинтендант Баттл.
– Большой ошибкой было бы проявлять излишнюю
активность, – повторил Баттл. – Главное сегодня – не допустить
никаких неприятностей.
Бандл прошла дальше, размышляя, как много из присутствующих
гостей узнают, если уже не узнали, детектива из Скотленд-Ярда. Посреди гостиной
стоял хмурый Джордж с оранжевым конвертом в руках.
– Чрезвычайно огорчительное известие, – сказал
он. – Телеграмма от миссис Макатты о том, что она не сможет присоединиться
к нам. Ее дети заболели свинкой.
Сердце Бандл учащенно забилось от облегчения.
– Выражаю тебе свое особое сочувствие по этому поводу,
Эйлин, – мягко сказал Джордж. – Я знаю, с каким нетерпением ты хотела
познакомиться с ней. И графиня тоже будет глубоко разочарована.
– О, ничего страшного, – ответила Бандл. – Хуже
было бы, если бы она приехала и заразила меня свинкой!
– Да, мучительная болезнь, – согласился
Джордж. – Но я не думаю, что инфекция может передаваться таким путем. В
самом деле, я уверен, что миссис Макатта не рискует заразиться. Она женщина
высокопринципиальная и с чувством ответственности за судьбы общества. В дни
национальных потрясений мы должны принять во внимание…
И тут Джордж сам оборвал свою едва начавшуюся речь.
– Ну, в другой раз, – сказал он. – К счастью,
в твоем деле можно не торопиться. Но вот графиня, увы, всего лишь гостья на
наших берегах!
– Она венгерка, да? – спросила Бандл, весьма
заинтересованная графиней.
– Да. Ты, несомненно, слышала о Молодой Венгерской
партии? Графиня – ее лидер. Очень богатая женщина, рано ставшая вдовой, она посвятила
все свое состояние и талант общественной деятельности. Она занимается главным
образом проблемами детской смертности, принявшей ужасные масштабы в нынешнем
положении Венгрии. Я… А! Вот и герр Эберхард!
Немецкий изобретатель оказался моложе, чем представляла его
себе Бандл. Ему было не больше тридцати трех – тридцати четырех лет. Он казался
неотесанным и чувствовал себя не в своей тарелке, но тем не менее не производил
неприятного впечатления. Его голубые глаза были скорее застенчивыми, чем
хитрыми, а причиной его самой ужасной привычки, которую Билл описал как
глодание ногтей, являлась, как подумала Бандл, наверняка нервозность, а не
что-нибудь еще. На вид он был худым и хилым и выглядел анемичным и болезненным.
