– Не довелось.
– Ну и правильно, удовольствие того не стоит. Похоже на те кровати, на которых спят индийские факиры. А если все же придется, залезайте сверху.
Шарп смотрел на темнеющий океан. Волны больше не пенились барашками, вокруг простиралась безмятежная водная гладь.
– Вы давно знаете Кромвеля? – наконец решился Шарп. Ему не нравилось обнаруживать перед Полманом свои подозрения, но еще больше хотелось, чтобы ганноверец развеял их.
Полман удивленно, но отнюдь не враждебно уставился на Шарпа.
– Недавно, – твердо ответил он. – В Бомбее до отплытия встречался с ним пару раз, чтобы выхлопотать себе пристойную каюту. Вот и все. Почему вы спросили?
– Хочу понять, зачем он оторвался от конвоя.
Полман беззаботно рассмеялся.
– Вряд ли я знаю капитана настолько хорошо, но мистер Тафнелл сказал, что мы подплывем к Мадагаскару с востока, а конвой – с запада. Он клянется, что это позволит нам опередить конвой на целых две недели! Разумеется, стоимость груза при этом изрядно возрастет, а капитан весьма в этом заинтересован. – Полман затянулся. – Вы не одобряете решения Кромвеля?
– Плыть в конвое безопаснее, – тихо промолвил Шарп.
– Нас защитит скорость. Тафнелл уверяет, что мы сможем делать по меньшей мере девяносто миль в день! – Германец выбросил остатки сигары за борт. – Пойду переоденусь для ужина.
Что-то здесь нечисто, размышлял Шарп. Если леди Грейс говорит правду, значит, Полман и Кромвель знают друг друга гораздо ближе, чем утверждают. Зачем тогда ганноверцу клясться, что едва знаком с капитаном? Шарп был склонен поверить ее светлости, хотя за всю жизнь не встречал людей, которые так мало походили друг на друга, как Полман и Кромвель.
Спустя два дня матрос с верхушки мачты заметил на западе далекий берег. Пассажиры высыпали на палубу, хотя, чтобы увидеть побережье, им пришлось бы забраться на мачту. Над невидимой землей висела тонкая полоска облаков.
– Восточная оконечность Мадагаскара, – объявил лейтенант Тафнелл, и весь день пассажиры пялились на облака, слово те предвещали какие-то перемены.
На следующий день облака исчезли из виду, хотя Тафнелл объяснил Шарпу, что они все еще движутся параллельно берегу, скрытому за горизонтом.
– В следующий раз корабль подойдет к побережью только в Африке, – сказал Тафнелл, – там быстрое течение, которое отнесет нас к Кейптауну.
Тафнелл и Шарп стояли на шканцах. Вот уже три ночи подряд в предутренние часы Шарп безуспешно подкарауливал леди Грейс. Чтобы подняться на шканцы, требовалось разрешение, но вахтенному офицеру нравилась его компания и не было никакого дела до того, отчего Шарпу не спится ночами. Две ночи леди Грейс не появлялась, но на третью Шарп услыхал скрип двери и шорох мягких туфелек. Шарп подождал, пока лейтенант отойдет к рулевому, и устремился на бак.
Тонкий, словно клинок, полумесяц отражался в воде, и Шарп мог хорошо разглядеть леди Грейс. Закутавшись в темный плащ, ее светлость стояла под кормовым фонарем. Служанки не было, и тогда Шарп встал рядом с женщиной, положил руки на перила и молча вгляделся в посеребренный полумесяцем след, оставляемый за кормой. Над ними в высоте на бизань-мачте белел огромный спенкер.
Они молчали. Когда Шарп встал рядом, леди Грейс взглянула на него, но не шелохнулась.
– Полман, – промолвил Шарп тихо, заметив, что потолочные окна обеденной залы открыты, и не желая, чтобы кто-нибудь подслушал их разговор, – клянется, что знать не знает капитана Кромвеля.
– Полман? – нахмурилась ее светлость.
– Барон фон Дорнберг никакой не барон, миледи, – с легкостью нарушил Шарп слово, данное Полману. Но теперь, когда он стоял так близко к леди Грейс и вдыхал аромат ее духов, это не имело значения. – Его имя Энтони Полман. Когда-то он дезертировал из ганноверского полка на службе у Ост-Индской компании и стал неплохим наемником. Именно он командовал неприятельской армией при Ассайе.
– Командовал? – удивилась ее светлость.
– Да, мэм. Полман командовал маратхами.
Она снова посмотрела на море.
– Почему вы не выдали его?
– Он мне всегда нравился, – пожал плечами Шарп. – Когда-то Полман хотел сделать меня офицером в армии маратхов, и признаюсь, я это запомнил. Обещал, что с ним я разбогатею.
Леди Грейс улыбнулась.
– Вы хотите разбогатеть, мистер Шарп?
– Лучше быть богатым, чем бедным, миледи.
– Верно. А почему вы рассказали мне о Полмане сейчас?
– Он солгал мне, мэм.
– Солгал?
– Заявил, что почти не знает капитана, а от вас я узнал, что это не так.
Она повернулась к Шарпу.
– Возможно, это я вам солгала?
– А вы солгали?
– Нет. – Леди Грейс бросила взгляд на окна обеденной залы и отошла к дальнему краю шканцев, где к планширу была привязана маленькая сигнальная пушка. После секундного раздумья Шарп последовал за ней. – Мне все это не нравится, – тихо промолвила женщина.
– Что именно, мэм?
– То, что мы изменили курс. Ради чего?
Шарп пожал плечами.
– Полман говорит, мы пытаемся обогнать конвой, чтобы повыгоднее пристроить груз в Лондоне.
– Никто не плавает восточнее Мадагаскара! – воскликнула леди Грейс. – Мы потеряли течение мыса Игольный. К тому же, идя этим курсом, мы окажемся гораздо ближе к Иль-де-Франс.
– К Маврикию?
Ее светлость кивнула. Маврикий был вражеской базой в Индийском океане – островная крепость с большой гаванью, защищенной коварным коралловым рифом и каменными фортами.
– Я сказала об этом лорду Уильяму, – с горечью добавила она, – но он только посмеялся надо мной. Что я в этом понимаю? А Кромвель, по его словам, знает свое дело и сам во всем разберется. – Леди Грейс замолчала, и внезапно Шарп с удивлением осознал, что она плачет. Еще несколько мгновений назад леди Грейс была такой надменной, и вот надо же, заливается слезами. – Ненавижу Индию, – промолвила она немного погодя.
– Почему, миледи?
– Здесь все умирают, – резко ответила она. – Две мои собаки умерли… и еще сын.
– Господи, я и не знал! Леди Грейс не ответила.
– Да и я сама чуть не умерла от лихорадки. – Она всхлипнула. – Иногда я жалею, что выжила.
– Сколько лет было вашему сыну?
– Три месяца, – тихо промолвила она. – Он был моим первенцем, таким крошечным и славным, с такими маленькими пальчиками, и уже мог улыбаться. Только научился улыбаться, и вот, сгнил в этой земле! Все здесь умирает и гниет! Все чернеет и разлагается! – Рыдания усилились, плечи женщины сотрясались. Шарп развернул ее и прижал к груди. Леди Грейс припала к его плечу.
