Несколько мгновений Берси тупо смотрел на шотландца.
– Non , — буркнул он наконец.
– Но я надеюсь, вы говорите по-французски? – спросил Монморан Далтона.
– Вполне сносно, – подтвердил майор.
– Вот и прекрасно. Если не будете перечить лейтенанту Берси, мсье, никому из пассажиров не причинят вреда. Вы можете находиться где угодно, кроме палубы. У каждого люка я поставлю вооруженного матроса, которому велено стрелять, если его приказа ослушаются. – Монморан улыбнулся. – До Маврикия три-четыре дня плавания. Возможно, больше, если ветер не улучшится. В заключение, мсье, позвольте мне еще раз выразить сожаление за причиненные неудобства. С est la guerre
[2]
.
Когда Монморан и Берси ушли, Далтон покачал головой.
– Плохи наши дела, Шарп.
Шум наверху прекратился, и Шарп поднял глаза к потолку.
– Не провести ли нам рекогносцировку, сэр?
– Надеюсь, вы не на палубу собрались? Боже милостивый, Шарп, они ведь могут пристрелить нас. Какое варварство!
Шарп не ответил. Он вышел в коридор и поднялся по узким ступеням, ведущим в кормовую рубку. Далтон следовал за ним. Дверь в обеденную залу была распахнута, и посреди пустой комнаты Шарп обнаружил безутешного лейтенанта Тафнелла. Кресла, занавески из вощеного ситца и люстра исчезли. Тяжелый стол был прибит к полу – очевидно, в спешке французы просто не захотели с ним возиться.
– Мебель принадлежала капитану, – вздохнул Тафнелл.
– Что еще украли? – спросил Далтон.
– Лично у меня ничего, – отвечал Тафнелл, – но французы забрали тросы и рангоутные деревья да еще провиант. Груз не тронули. Вот увидите, они продадут его на Маврикии.
Шарп вернулся в коридор. Дверь в каюту Полмана была не заперта. Внутри, в подтверждение догадок Шарпа, оказалось пусто. Исчезли два обтянутых шелком дивана, арфа Матильды и низкий столик. Остались только тяжеленная кровать и буфет. Шарп отворил створки, но внутри не оказалось ничего ценного, кроме груды пустых бутылок. Исчезли даже простыни, одеяла и подушки.
– Чтоб он сдох! – выругался Шарп.
– Кто? – спросил Полман, входя в каюту.
– Барон фон Дорнберг, сэр, – отвечал Шарп. Он решил и дальше скрывать истинное имя ганноверца. Далтон может спросить, почему Шарп молчал раньше, и тогда ему будет нелегко оправдаться. Впрочем, вряд ли разоблачение Полмана спасло бы корабль – капитан Кромвель был виновен не меньше мнимого барона.
Втроем они отправились в каюту Кромвеля. Ни грязного капитанского исподнего, ни книг, ни драгоценных навигационных приборов. Большой сундук тоже исчез.
– Да чтоб они оба сдохли, грязные ублюдки! – снова выругался Шарп, даже не потрудившись проверить каюту так называемого слуги. – Они продали корабль, сэр, – сказал он Далтону.
– Что они сделали? – ужаснулся Тафнелл.
– Продали корабль. Барон и Кромвель, эти чертовы ублюдки! – Он пихнул ногой ножку стола. – У меня нет доказательств, но мы не случайно потеряли конвой и не случайно встретили «Ревенан»! – Шарп устало поскреб щеку. – Кромвель считает, что война проиграна, вот и решил продаться победителям.
– Нет, это невозможно! – воскликнул Тафнелл.
– Я тоже не верю, – сказал майор, хотя в глазах шотландца Шарп прочел сомнение. – Ладно, барон – иностранец, но Кромвель?
– Не сомневаюсь, сама идея принадлежала барону, сэр. Вероятно, в Бомбее он долго опрашивал капитанов, пока не обрел сообщника в Кромвеле. Они вместе украли драгоценности пассажиров, продали корабль и были таковы! Иначе Пол… барон остался бы с остальными пассажирами! Что ему делать на «Ревенане»? – Шарп едва не назвал Полмана его настоящим именем, но вовремя спохватился.
Далтон присел на пустой стол.
– Кромвель взял у меня на хранение часы, – вздохнул шотландец. – Когда-то они принадлежали моему отцу. Часы показывали неправильное время, но я дорожил ими как памятью.
– Мне жаль, сэр.
– И ничего нельзя сделать, – уныло протянул майор. – Нас обвели вокруг пальца!
– Не могу поверить! – Тафнелл выглядел растерянным. – Кромвель всегда так гордился тем, что он англичанин!
– Значит, деньги он любит больше, чем Англию, – едко заметил Шарп.
– Вы же сами мне говорили, что при желании капитан мог уйти от «Ревенана», – добавил Далтон.
– Пожалуй, вы правы, сэр, – удрученно вздохнул лейтенант.
Затем они отправились в каюту Эбенезера Файрли. Выслушав рассказ Шарпа, торговец хмыкнул, но ничуть не удивился.
– Есть люди, которые родную мать готовы продать ради наживы! А Пекьюлиа всегда отличался алчностью. Присаживайтесь, у меня есть бренди, вино, ром, арак. Нельзя допустить, чтобы все это досталось французским ублюдкам!
– Надеюсь, Кромвель не забрал на хранение ваши драгоценности? – сочувственно поинтересовался майор.
– Я похож на болвана? – фыркнул торговец. – Хотя он пытался. Даже уверял меня, что я обязан сдать драгоценности согласно правилам Компании, но не на того напал!
– Да уж, – задумчиво протянул Далтон, думая об отцовских часах.
Шарп промолчал.
Жена торговца, полная, материнской складки дама, выразила надежду, что французы не забудут об ужине.
– Только не надейся на что-нибудь особенное, матушка, – заметил Файрли, – наверняка нас ждет месиво из овсянки, верно, Шарп?
– Скорее всего, сэр.
– И как только будут обходиться их светлости? – Файрли мотнул головой в сторону каюты лорда Уильяма, затем хитро улыбнулся Шарпу.– Как думаете, оценит леди Грейс вкус овсянки?
– Сомневаюсь, сэр, – честно ответил Шарп.
Незадолго до полуночи французы вывезли с «Каллиопы» все, что посчитали ценным. Они забрали порох, тросы, рангоутные деревья, провиант, воду и шлюпки, но груз оставили в трюмах. Когда последняя шлюпка вернулась на «Ревенан», французы опустили марсели, паруса на фок-мачте поймали ветер, и французский линкор стал поворачивать к западу. Остающиеся на «Каллиопе» матросы столпились на шканцах и махали товарищам.
– Поплывет к мысу Доброй Надежды охотиться за китайскими торговыми судами, – мрачно заметил Тафнелл.
Теперь французский трехцветный флаг развевался на мачте «Каллиопы» прямо над штандартом Ост-Индской компании. Поначалу корабль двигался медленно – маленькой французской команде потребовалось более получаса, чтобы поднять все паруса, но вскоре «Каллиопа», овеваемая легким попутным ветром, уверенно заскользила на восток.
Двум матросам с «Каллиопы» доверили разнести пассажирам еду. Файрли пригласил майора, Тафнелла и Шарпа поужинать в своей каюте. На ужин подали месиво из овсянки с кусочками солонины и сушеной рыбы, однако Файрли заявил, что это лучшее пиршество за все время плавания. Заметив недовольство жены, он добавил:
