– Все сходится в некоем данном месте… И затем, когда
наступает нужный момент, – наносится завершающий удар. Это и есть час
атаки. Черный час. История приобретает иную точку отсчета. Как перед запуском:
три, два, один, ноль – старт. И в нулевой точке все участники драмы сходятся
вместе… Да, именно в нулевой точке… – повторил он и умолк, слегка
вздрогнув.
– Вы замерзли, сэр, подвигайтесь ближе к огню.
– Нет, нет, – сказал мистер Тревис. – Просто,
как говорится, дрожь пробирает. Пожалуй, пора мне отправляться домой.
Он слегка склонил голову в знак прощания и с осторожной,
старческой неторопливостью вышел из комнаты.
После его ухода в маленькой гостиной ненадолго установилось
смущенное молчание, и затем королевский адвокат Руфус Лорд заметил, что старина
Тревис начал сдавать.
Сэр Уильям Кливер сказал:
– Острый ум… исключительно острый ум… Но, увы, возраст
уже сказывается.
– К тому же сердце давно пошаливает, – сказал
Лорд. – Может остановиться в любую минуту, насколько мне известно.
– Он очень трепетно относится к своему здоровью, –
сказал молодой Льюис.
В это самое время мистер Тревис осторожно садился в свой
старенький «Даймлер», имевший необычайно мягкий ход. Шофер доставил его к дому,
окна которого выходили на тихий сквер. Заботливый камердинер помог ему снять
пальто, и мистер Тревис прошел в библиотеку, где в камине на углях уже плясали
синеватые языки пламени. Его спальня находилась в соседней комнате, поскольку,
заботясь о своем сердце, он давно не поднимался выше первого этажа.
Опустившись в кресло перед камином, мистер Тревис подвинул к
себе поднос с письмами.
Мысленно он все еще продолжал развивать тему, кратко
обрисованную им в клубе.
«Возможно, именно сейчас, – думал мистер Тревис, –
некая драма… некое убийство находится в стадии приготовления. Если бы я решился
написать одну из тех развлекательных историй о кровавом преступлении, то
непременно начал бы с того, что некий пожилой джентльмен сидел перед камином и
распечатывал свою почту… приближаясь, без ведома для себя, к той самой нулевой
точке…»
Разрезав конверт, он извлек письмо и рассеянно смотрел на
исписанный лист бумаги.
Внезапно выражение его лица изменилось. Он словно вернулся
из мира фантазии в реальный мир.
– О боже, – сказал мистер Тревис. – Какая
досада! Какое исключительно неприятное известие! После стольких лет!.. Да,
придется менять все мои планы.
«ДВЕРЬ ОТКРОЙ! – ПОЛНО ЛЮДЕЙ»
[1]
11 января
Мужчина, лежавший на больничной койке, слегка пошевелился и
издал болезненный стон.
Дежурившая в палате сестра встала из-за стола и подошла. Она
поправила подушки и устроила его поудобнее.
Ангус Мак-Виртер ворчливо пробормотал что-то в знак
благодарности.
Все его существо переполняли чувства возмущения и горькой
досады.
К этому времени все должно было уже кончиться. Он уже должен
был избавиться от всего этого! Будь проклято чертово дерево, которому
вздумалось вырасти на склоне скалы! Черт побери тех услужливо-назойливых
влюбленных, которые не побоялись назначить свидание на скале холодной зимней
ночью…
Если бы не они (и не дерево!), то все уже закончилось
бы, – ледяная глубина воды, возможно, краткое бессознательное
сопротивление и, наконец, забвение… конец некой бесполезной, никчемной и
неудавшейся жизни.
И где же он оказался вместо этого? Какая нелепость! Почему
он должен лежать на больничной койке со сломанным плечом и с перспективой
предстать перед городским судом за преступную попытку самоубийства?
Проклятие! Разве он не имеет права распоряжаться собственной
жизнью?
Если бы ему удалось осуществить задуманное, то, возможно,
его похоронили бы надлежащим образом по христианскому обряду как умалишенного.
Разумеется, умалишенного, как же иначе! Хотя он никогда не
поступал более здраво. И это самоубийство было самым логичным и разумным
поступком, который мог сделать человек, оказавшийся в его положении.
Он скатился на дно жизни, тело его постоянно мучили какие-то
болезни, жена бросила его ради другого. Без работы, без семьи, без денег,
лишенный здоровья, лишенный даже надежды… Разумеется, из такого ахового
положения есть единственный возможный выход…
А вместо этого он лежит в этой смехотворной позе в
больничной палате. И возможно, вскоре явится некий лицемерный чиновник с
набожными увещеваниями и будет настраивать его на благоразумное отношение к
некоему предмету потребления, который принадлежит только ему и никому другому,
поскольку это его собственная жизнь.
Он раздраженно фыркнул. Его захлестнула волна гнева.
Сиделка вновь подошла к нему. Это была молодая рыжеволосая
девушка с добрым и довольно безучастным лицом.
– Вам очень больно?
– Нет, не очень.
– Может, дать вам снотворное?
– Спасибо, обойдусь.
– Но…
– Неужели вы думаете, что меня мучает боль в плече или
бессонница?
На лице девушки появилась мягкая, немного снисходительная
улыбка.
– Доктор сказал, что снотворное вам не помешает.
– Мне плевать, что сказал ваш доктор.
Она расправила салфетку на тумбочке и подвинула стакан
лимонада к нему поближе. Мак-Виртер сказал слегка пристыженно:
– Извините меня, похоже, я излишне груб.
– Не беспокойтесь, все в порядке.
Его раздосадовало, что девушку совсем не задела его вспышка.
Ничто не могло пробить броню ее снисходительного равнодушия. Она не
воспринимала его как человека, в данном случае он был всего лишь пациентом.
– Проклятие, – сказал он. – Во всем виноваты
эти проклятые спасатели…
– Успокойтесь, не надо так говорить, – с упреком
сказала она. – Вот это уже действительно не слишком любезно с вашей
стороны.
– Не слишком любезно? – с горькой насмешкой
воскликнул он. – Черт побери! Может, мне еще поблагодарить их?!
Она спокойно сказала:
– Утром вы почувствуете себя гораздо лучше.
– Вы, сиделки… – с тихим раздражением буркнул
он. – Вы не люди, вы всего-навсего сиделки! Вот вы кто!
– Поймите же, мы знаем, что лучше для вас.
